— К чему тут кочерга? — спросил я.
Но Евгения Степановна поднесла палец к губам и потрясла головой с испугом:
— Не трогайте.
Я не мог тогда представить себе, какую роль сыграет впоследствии эта кочерга в духовной жизни Евгении Степановны, но, в сущности, она уже играла роковую роль, только я не обратил внимания.
Когда Петр Васильевич Быков, усердно следивший за тем, сколько времени и какой писатель простоял на своем литературном посту, объявил в газетах, что я уже работаю пером двадцать пять лет, а Потапенко, писавший в «Новом Времени» фельетоны, восстал против публичности литературных юбилеев, я выбрал средний путь и пригласил товарищей по профессии к себе на дачу. Съехалось — столько народу, что домик мой едва мог уместить всех. Издатели навезли мне серебра так много, что я прожил его только через двадцать пять лет.
В числе гостей, посетивших меня, были: Полонский, Градовский, Голенищев-Кутузов, Репин, Петр Соколов, Пыпин, Быков, конечно, всех я не в состоянии перечислить. Между прочим, я получил множество телеграмм и одну подписанную: Соловьев. Я подумал, что это от Владимира Соловьева. Но это был Соловьев, да не тот.
Из издателей обратил на себя внимание, приехавший с Градовским и с неким Линевым[513], Проппер. Они были все во фраках и с тяжелыми серебряными подарками от «Биржевых Ведомостей».
Дмитрия Александровича Линева, писавшего фельетон в «Биржевых Ведомостях» под рубрикой: «Что думают и делают в провинции», я в первый раз увидел однажды в Москве, поднимаясь по лестнице в «Лоскутную» гостиницу. По близорукости, я принял движущуюся ко мне навстречу сверху фигуру в черной николаевской шинели с бобровым воротником и в меховой шапке за свое собственное отражение в зеркале: до того шинель, шапка, рост, походка, длинные черные волосы, брови и точно так же подстриженная темная бородка как у меня ввели меня в обман. Но изображение двигалось и, наконец, сошлось лицом к лицу со мною.
— Я вижу перед собою писателя Ясинского? — спросило меня изображение, обнажая большие зубы из-под черных усов. — Конечно, я не ошибаюсь.
— Вы не ошибаетесь. А позвольте узнать вашу фамилию?
— Я большой ваш почитатель, и т. д. и т. д., тоже писатель, Линев.
Сходство Линева со мною бросалось издали, хотя вблизи исчезало, У него были другие черты лица, и Линев любил позировать, когда говорил громко, более или менее красно и всегда о высокой честности.
Меня тоже принимали за него, и он, зная об этом сходстве, однажды злоупотребил им.
Я отродясь не бывал в так называемом Благородном Собрании[514]