«Потребность убивать, хотя бы умозрительно и символически, свойственна нам не менее, чем эмпатия» – сказал мне недавно на гламурной лондонской тусовке один известный бизнесмен. Мы обсуждали с ним компьютерные «стрелялки» и новоросскую войну. И я думаю, что он прав. Хотя выводы из этого предположения мы сделаем наверняка очень разные.
Радикальный материалист попытался бы отказаться от иллюзий и принять себя таким, каков он есть. Т.е. (по сценарию) признать себя убийцей. Если верить фильму, такое «принятие» во-первых разрушило бы до основания нашу цивилизацию, а во-вторых, на такое всё равно никто не способен. Мы не можем быть атеистами, потому что столкновение с самим собой невыносимо. Реальность это не то, на что мы способны смотреть, не закрываясь фантазией.
Энг Ли снял фильм о необходимости и силе человеческих иллюзий. И это делает фильм мейнстримом. Но при этом иллюзии признаются именно иллюзиями, душеспасительной ложью (как и в нолановском «Бэтмане»), а не чем-то другим. И таким образом мы имеем последний, финальный и парадоксальный аргумент: «нельзя не верить в богов, которых нам следовало выдумать, чтобы спрятаться от себя».
Следующим шагом был бы разрыв со всей традицией символизации, признание её неизбежности на определенном этапе и проект нового человека и нового общества, не нуждающихся в иллюзиях и не боящихся себя. Проект всеобщей революционной терапии. Но такой программы не может быть в сценарии мейнстримового кино, предлагающего только один выбор: кем вам приятнее себя считать – отчаянным убийцей и бессильной жертвой или всё-таки «другом бенгальского тигра»?
Голодные игры: помни, кто твой настоящий враг!
Как надо понимать весь этот «голливудский марксизм» – недавние «Время» и «Элизиум» и вот теперь вторые «Голодные игры», которые оказались во много раз политизированнее первых?
Те, кому всё ещё выгодна нынешняя стабильность, понимают так: серьезной революции в современном мире не предвидится и именно поэтому про неё можно спокойно снимать фильмы-стрелялки для школьников. Классовая война на экране это всего лишь фантомная боль ушедшего века. Постмодернистская игра в альтернативную историю и в то, чего никогда уже не будет.
Те, кому выгодны большие перемены в мировом масштабе, понимают иначе: настали времена, когда об этом невозможно молчать, когда миллионы кулаков сжимаются от гнева и желание войны за справедливость становится всё более популярным настроением. Массовая т.е. очень простая, но актуальная, культура десятых годов не может оставаться прежней в эпоху арабских революций, протестной оккупации площадей в США и беспорядков на пылающих улицах по всей Европе.