– Что? Панихида? По Царю? Постойте! Дело не так просто. И думает: “Что скажут партии? Эсэры? Кто победит?” Вслух: – Нет, я разрешить молиться за Государя не могу! Вдруг спохватился пастырь: – Да впрочем, официально неизвестно, убит ли Царь! А если жив? Нет – неудобно… Ну, знаете, я не могу: поговорите с отцом Георгием (Шавельским. – Примеч. авт.). Как хочет, а я умываю руки. Идут к священнику. Модный проповедник. Громит порок и разгильдяйство. Требует от паствы долга, служения родине: он не откажет. Сухопарый, некрасивый человек с лицом аскета. – Гм… Не того… Гм… За Царя? Подернулось суровое лицо брезгливой судорогой. Недовольство овладело на миг обыкновенно послушной мимикой… – Но позвольте: Он не Царь! Он “бывший”! Служить нельзя! …Забыл ораторствующий поп, что сам он “бывший”, что вместе с Царем низвергнут “именем народа”… – Ну, ладно, отстуду, но только не за Царя, а за Николая, и это помните… Пришли к палатке-церкви отдать честь Родине в лице почившего Царя. Все больше старики, в погонах, с орденами. Здесь были бойцы Императорской армии, два-три чиновника. Немного женщин. Пришли оплакивать Россию… Было в храме тихо и мрачно. А те, кто понимал всю низость происходившего <дела>, шептали: “Вот подлость человека!” Вот вышел служитель храма. И полилось из уст его – не речь, не слово. Неуклюже торчала золотая риза на угловатых плечах. В порывистых движениях сжимали руки крест святой и злобно искривлялось суровое лицо… Дерзко кощунствуя, священник надругался над Тем, кому еще недавно перед Богом возносил хвалу и славу. Слуга Царя Небесного так поносил Царя земного… – Не Царь, а “бывший”! Не Государь, а раб Божий Николай! Кто чтит Царя – уйдите вон! Так подлый раб смердящим словом жалил душу! Молчат седые генералы. Смущен взор женщин. – Он должен так говорить из соображений политики. Иначе не позволяли служить, – пытаются оправдать поклонники аскета… Отслужил панихиду не по Царю, а по безымянном Николае. Окончилось. Все разошлись и словно шапку-невидимку надели на то, что видеть было стыдно»[201].
Так было еще в самом начале эмиграции, но взгляды многих претерпевали эволюцию. Речь, разумеется, шла не о прямых врагах русской государственности и государя. Не о либеральном сообществе, умудрившемся так и остаться глухим к сакральному смыслу собственной истории до своих последних дней на чужбине. Ощущения простых эмигрантов под гнетом все новых переживаний на чужбине претерпевали свои изменения. В конце концов это привело правую эмиграцию к мысли о необходимости сплочения вокруг легитимных потомков Дома Романовых, хотя и не бесспорно, являвшихся претендентами на царствование. Начавшаяся Вторая мировая война прервала фактически начинавшееся объединение здоровых сил в эмиграции вокруг самодержавной идеи. Решенная было проблема поиска исторической перспективы в послевоенные годы сменилась на более фундаментальную: преемственность царской власти и готовность к самопожертвованию в рамках принятия на себя миссии главы российского государства, создайся для того в России тех лет неожиданные предпосылки. В связи с этим должно рассмотреть несколько весьма показательных примеров потомков Романовых, имевших право заявить о себе как о законных престолонаследниках. Так, князь императорской крови Николай Романов, родившийся на юге Франции, в приморском курортном городке Антиб в 1922 году, в семье князя Романа Петровича Романова и графини Прасковьи Шереметевой, не декларировал интереса к российскому престолу, предпочтя считаться историком, энциклопедистом и библиографом