Адвокат начал свою ритуальную речь, постоянно кашляя в кулак. Калинин закурил и тоскливо уставился в окно. Переждав словесный поток адвоката, как пережидают машины на повороте, он, перебирая бумаги, сказал, словно бы обращаясь к столу:
– Да повесился ваш Петров. Рано утром. В камере.
Как настоящий самурай, Андрей был готов ко всему: к тому, что их прямо в кабинете следователя могут арестовать. К тому, что их могут там избить. К тому, что их завернут отсюда, не солоно хлебавши, и ему придется включать программу «Растление» для высших этажей милицейской власти. Но смерть была такой вводной, на которую у него пока не было шаблонов поведения. Поэтому он стоял и ждал – что будет дальше. Включился, как электрический чайник, адвокат: он начал шелестеть про уголовное наказание за доведение до самоубийства и т. д., и т. п.
Андрей думал: «Шурка! Черт побери! Шура!» Он почему-то вспомнил, как тот танцевал на пароходике в свой день рождения этим летом. Шура делал руками такие же движения, какими люди, попавшие в беду, машут кораблю или вертолету. Он быстро напился и практически весь праздник проспал в каюте.
«Я ничего про него не знаю», – думал Андрей. Кажется, у Петрова были жена и дети. В этом он не был уверен, но абсолютно точно знал, что в последние дни никаких мыслей о самоубийстве у Шуры не было. Они общались по двенадцать часов в сутки, и Петров был, как говорится, бодрячком. «Все плохо – это хорошо», – любил повторять он.
Следователь вынул из дела записку и положил на стол. «Я устал. От всего. И в первую очередь от себя, – прочитал Андрей. – Не поминайте лихом. Ваш до гроба, который мне скоро понадобится». Число. Подпись. Это был явно почерк Шуры. И роспись его.
Затем следователь вставил диск в компьютер и повернул монитор к Андрею и адвокату.
– Это изображение с камеры слежения, которую установили буквально три дня назад в порядке эксперимента.
Черно-белый мутный Шура сидел спиной к камере за столом и что-то писал. Затем встал, присел три раза и снял с подушки наволочку. Попытался разорвать ее руками, но не смог. Рванул зубами. Из нескольких полос сделал петлю. Встал на табуретку и привязал её к поручню кровати второго яруса. Всунул голову и его ноги все быстрее и быстрее задергались, словно он ехал на велосипеде. Потом все затихло. Он висел, покачиваясь.
– Слава богу, что затылком, а то, говорят, у них язык страшно высовывается, – нарушил тишину адвокат.
Андрей почувствовал, что ему нечем дышать.
Адвокат и следователь о чем-то говорили, но это было абсолютно неважно.
Они вышли из УВД. Адвокат, как заведенный, набирал номера и сообщал в трубку последние известия: