– Я понимаю, господин будущий президент, что ваша репутация должна быть безупречной. Только что-то очень плохо представляю себе, как может оставаться безупречной репутация генерала, присоединившегося к заговорщикам, изменившего присяге на верность фюреру и согласившегося принять столь высокий пост из рук путчистов. Вы уж извините, генерал-полковник, но у нас откровенный разговор, который вы сами же и спровоцировали.
– Сейчас не время для подобных разговоров, господин Гизевиус.
– Напротив, самое время для откровений. Право исповеди. Почему бы им не воспользоваться? Уверен, что когда Фромм и тот штандартенфюрер из гестапо освободятся от опеки ваших трусящих перед ними офицеров и вырвутся на свободу, такой возможности – поговорить и исповедаться – нам уже не предоставят. Уж они-то, попомните мое слово, будут действовать решительно.
– Не сомневаюсь, – соглашается генерал Геппнер. Ему так и не удалось заменить Фромма на посту командующего, поскольку ни один уважающий себя генерал не признал его в этом качестве. Все требовали к телефону Фромма, только Фромма и никого, кроме Фромма. Прусская школа. Будь ты хоть трижды заговорщиком и путчистом, а подчиняться изволь только тому, кто назначен фюрером, против которого ты в заговоре. Убийственная логика армейщины. – И боюсь, что вы окажетесь правы.
– Вы видите перед собой пророка, господин генерал. По крайней мере, в этом вопросе.
– И тем не менее мы не могли поступать иначе. Хотя нам известно было ваше недовольство «мягкотелостью обращения с арестованными». А что касается пророчества… Поживем – увидим…
– Вам придется довольствоваться этим лицезрением без меня, господа офицеры.
– Вы решили оставить нас?
– Чтобы не досаждать своими нравоучениями. Так что можете облегченно вздохнуть.
В приемной неожиданно появился майор Георги, зять генерала Ольбрихта. Заметив, что подполковник Гербер стоит почти у приоткрытой двери и явно прислушивается, он подозрительно косится на него.
– Жду, когда генерал Ольбрихт освободится. Но там разгорелся спор, – пожимает плечами Гербер.
– Как это понимать? – повысил тем временем голос генерал Бек, обращаясь к Гизевиусу. – Вы в самом деле хотите уйти?!
– Не желаю дожидаться, пока здание оцепит эсэсовцы и начнут выводить во двор или в подвал для расстрелов, господа. У вас тут довольно большая компания. Кричать под дулами автоматов «хайль Гитлер!», в надежде разжалобить людей Скорцени или майора Ремера, у вас будет кому.
– Вам не кажется, что вы ведете себя слишком развязно? – ворчит Ольбрихт, снимая и вновь бросая телефонную трубку. Во время всей их беседы телефон трезвонит почти не переставая, и его то и дело приходится усмирять.