– Как бы он ни оказался в составе группы Легионера, он меня больше не интересует. Другое дело, что им может заинтересоваться гестапо. Но и это нас тоже не касается.
– Понял, господин штурмбаннфюрер.
– Ваш любимец – ротмистр – все еще в Польше?
– Пока что – да.
– За освобождение пленных он будет награжден Железным крестом. За весь этот поход – еще одним. Я понимаю, что вы завидуете ему, Родль, но кресты он все же получит.
Адъютант уважительно промолчал. К опасным шуткам своего шефа он уже привык.
– Пусть его доставят во Фриденталь. Месяц курсов особого назначения ему не помешает. Как и этому юному барону фон Тирбаху.
– За что оба будут признательны нам, – подыграл ему Родль. – На курсы их допустят без проверки в особом отделе СД или абвера?
– Какой еще абвер, Родль? И что может добавить проверка к тому, что мы уже знаем об этом человеке? А допросом этого маньчжурского паломника я займусь лично. Управившись со всеми остальными делами, Родль, управившись со всеми остальными…
В изнуренные жарой каменные лабиринты Парижа, в недрах которых находилась ставка военного губернатора Франции, наконец-то сумела пробиться спасительная прохлада северного ветра, и генерал пехоты фон Штюльпнагель, открыв окно, долго стоял возле него, подставляя осунувшееся, с заостренными чертами лицо под ее пронизывающую нордическую влажность.
Уже несколько дней командующий германскими войсками во Франции генерал Карл-Генрих фон Штюльпнагель чувствовал себя в кабинете, как на усыпанном раскаленными углями жертвеннике, на который его погибельно загнала уже не поддающаяся никакому – ни божьему, ни человеческому – воздействию судьба.
С запада, со стороны Кана, Эгля и Алансона к Парижу с боями продвигались части 21-й группы союзных армий под командованием британского фельдмаршала Монтгомери. Из Берлина поступали пока что противоречивые сообщения о том, что наконец-то осуществлено долгожданное покушение, фюрер погиб и в Германии разворачивается государственный переворот. В то время как в самом Париже и его пригородах силы французского Сопротивления почти в открытую готовятся к восстанию, которое бы помогло войскам Монтгомери войти в столицу.
Тут было над чем задуматься и над чем потрепать себе нервы. Тем более, что у пятидесятивосьмилетнего генерала они и так уже находились на пределе. Штюльпнагель отлично понимал, что в этой ситуации он обязан действовать, причем быстро и решительно. Но в том-то и дело: окончательно определиться, что же именно он должен предпринять, генерал так и не смог.
Командующий открыл сейф, достал бутылку французского коньяку и, просветлив мозги небольшой рюмкой бессмертного «Наполеона», уселся в кресло напротив окна. Коньяк оставался единственным средством, способным хоть на какое-то время укрощать его неукротимое артериальное давление, которое время от времени доводило генерала своей пляской до состояния полоумия.