– Высадка англо-американцев… – задумчиво согласился генерал. – Здорово они там прут?
– Основательно. Подавляют техникой почти так же, как в сорок первом вермахт подавлял ваши дивизии, господин генерал, – довольно храбро объяснил офицер связи.
– До сих пор помнится, – мрачно признал Власов. – До сих пор…
– Кстати, где вы встретили войну?
– В общем-то под Львовом. Но мне бы не хотелось говорить об этом, – еще мрачнее пресек командующий свои собственные воспоминания.
– В таком случае вернемся к разговору о Хейди Биленберг, – вновь оживился Штрих-Штрикфельдт. – Кстати, ее еще зовут Аделью. Но лучше Хейди.
– Не слишком ли навязчиво, капитан? – Власов смущенно взглянул на водителя и недовольно покряхтел. Но ефрейтор напрочь отсутствовал во время их разговора. Похоже было, что к этому его усиленно приучали.
Штрик-Штрикфельдт оглянулся и с лукавой ухмылкой, словно вот-вот должен был подморгнуть, многозначительно изрек:
– За навязчивость, конечно, простите. Но уверен, что, увидев Хейди, вы сами почувствуете себя навязчивым.
Штауффенберг успел вовремя. Радиоприемник вещал достаточно громко для того, чтобы сказанное им можно было услышать даже в коридоре штаба. Никто так и не позаботился о том, чтобы сообщение слышали не все. И его слушали. Слушали, надеясь и вздрагивая. И тем, кто был посвящен в тайны заговора, и тем, кто лишь слепо повиновался, не понимая толком, что же происходит на самом деле – младшим офицерам, порученцам и машинисткам – всем хотелось узнать наконец правду. И генерал Ольбрихт не собирался препятствовать этому. Работали все динамики.
Пока диктор со всеми возможными подробностями сообщал о том, что на фюрера было совершено покушение, но он не пострадал и по-прежнему находится на своем посту… Пока назывались фамилии тяжело– и легкораненых во время покушения генералов и офицеров, на Штауффенберга никто не обращал внимания. И лишь когда сообщение было закончено и послышались звуки какого-то невнятного марша, – нечто среднее между походным и траурным, – и кто-то из офицеров выключил приемник, все вдруг обратили свои взоры на исполнителя главной акции операции «Валькирия».
Вот в эту-то минуту Штауффенберг впервые пожалел, что не воспользовался одним из пистолетов – своим или Фромма. Никогда еще он не ощущал такого стыда перед своими коллегами. Никогда не переживал такого позора, какой пришлось пережить в эти минуты всеобщего молчания.
«А ведь они уже смотрят на меня, как на покойника, – неожиданно проклюнулась бросающая в дрожь мысль. – Покушение не удалось, несостоявшийся убийца конечно же обнаружится… И ему конечно же, воздастся. Но кто им сказал, что палачи ограничатся всего лишь одной жертвой? О нет, одной здесь не обойдется. Хотя… тебя это радовать не должно. Утешать – тоже».