— Нагнитесь ниже. Еще ниже!
Застывшая кровь ее тела начала медленно пульсировать. Она нагнулась низко, еще ниже, упала на колени и тут заметила слабый запах дыма и различила смутный шепот встревоженных голосов. Все это доносилось до нее через отверстие, находившееся на уровне ее головы и шириной не более чем в два сложенных бревна. Лингард огорченно говорил ей:
— Я не мог заставить никого из них открыть ворота.
Миссис Треверс не в силах была произнести ни звука.
— Вы здесь? — спросил Лингард тревожно, так близко от нее, что его дыхание касалось ее лица. Миссис Треверс сразу ожила и поняла, что ей надо делать. Она сунула голову по плечи в отверстие и почувствовала, как ее подхватили под мышки и тащат с такой силой и быстротой, что шарф ее зацепился за бревно и остался в проходе. Те же могучие руки подняли ее и поставили на ноги. Лингард пытался что-то сказать, но в его встревоженном бормотании нельзя было разобрать ничего, кроме полубезумных восклицаний: «Вы!.. Вы!..» — которые повторялись опять и опять. Он не выпускал ее из рук; его мощная хватка превратилась в тесное, сокрушающее объятие, страстный порыв которого не знал уже никаких границ и удержа. Подобно тому как несколько мгновений тому назад голос его проникал весь воздух, так теперь его властная и неодолимая сила заполняла, казалось, все пространство. Каждый раз, как миссис Треверс инстинктивно пыталась оказать сопротивление этой безграничной мощи, воля Лингарда, буйная и возносившая ее куда-то ввысь, снова и снова торжествовала над ее усилиями. Несколько раз миссис Треверс переставала чувствовать под собой землю и испытывала какую-то страшную беспомощность, какое-то безрадостное торжество. Неизбежное случилось. Она предвидела это — и все время, в темноте, в красном отсвете костров внутри ограды, человек, в чьих руках она билась, оставался невидим ее глазам — ее полузакрытым глазам. «Он задушит меня до смерти, сам того не сознавая», — пришло ей в голову.
В эту минуту Лингард был слепой стихией природы. Миссис Треверс зажмурила глаза, голова ее немного откинулась назад. Но уже не инстинктивно, а с сознательной покорностью, как бы по чувству справедливости, она отдалась его объятиям. Это полоснуло Лингарда, точно кинжалом. Он вдруг совсем выпустил ее из рук, и она упала бы на землю, если бы не ухватилась за его руку. Лингард, казалось, предвидел это; несколько мгновений все ее тело держалось на этой застывшей руке, в которой не дрогнул ни один мускул. Где-то сзади слышались тупые удары о дерево, голоса и движения людей.