У возов в разных местах одновременно шла ожесточенная рядка: продавцы-крестьяне почти равнодушно называли свою цену, а покупатели кипели, негодовали, угрожали.
— Побойся бога! — кричала какая-то женщина, потрясая пшеничным калачом. — Два рубля, — да это ведь грабеж!
Мужик выхватил у нее из рук калач и лениво сказал:
— Ищи подешевше.
В другом месте трое рядились с крестьянкой из-за бутылки молока. Все трое кричали, перебивали друг друга, а баба, поджав губы, неприязненно глядела на них и, когда ей надоели их крики, взяла бутыль с молоком к себе на воз и тщательно укрыла ее мешком.
— Чо напрасно гыргать!.. Сами не берете да других отповаживаете!
Женщина в легком светлом платье совала двум крестьянкам яркий головной платок. Крестьянки пренебрежительно посматривали на него, и одна из них, наконец, отрицательно мотнула головой.
— Кабы шелковый... Нет, не возьмем...
Влас попал в самую гущу торга. Его толкали со всех сторон, и он, не обижаясь на толчки, останавливался, вслушивался, всматривался. Когда он услыхал, что за калач крестьянин запрашивает два рубля, а жадная баба требует за молоко несуразно большую цену, он не поверил сам себе и вплотную подошел к одному из возов.
— Почем продаешь хлеб? — спросил он старого мужика, выставившего напоказ развязанный мешок муки.
— Шешнадцать. — не глядя на него, ответил старик.
— Пошто так дорого? Ведь это оржаная?
Старик вскинул на него тусклые глаза и пожевал губами. Всклокоченная борода его затряслась:
— Коли дорого, не бери! Не неволю!
Влас ничего не сказал, отошел от этого воза и побрел дальше.
На возах, укрытые мешками и домотканными половиками, прятались яйца, молоко, мука, печеный хлеб, калачи. На возах, которые оберегались зорко и неприступно мужиками или бабами, было все, в чем нуждался город и что поглощал он без остатка и ненасытно.
«Ишь, как жадничают!», подумал Влас, ошеломленный гомоном и базарной трескотней. Ему вдруг стало неловко, словно кто обидел его чем-то. Он вспомнил о своем хозяйстве, вспомнил о том, каких трудов стоят, чтоб добыть из земли хлеб. Вспомнил об усилиях, которые клал на это у себя в деревне. И все-таки его поразили цены, которые он услыхал впервые здесь на базаре.
«Шешнадцать за пуд...», сообразил он, «это, стало быть, рублей с полсотни с мешка. А полсотни, как-никак, и теперь большие деньги».
Полсотни рублей, — Влас подсчитал, что этаких денег он на стройке не заработает и в полмесяца. А тут за один мешок хлеба.
«Ишь, как здорово жадничают!..», загвоздилась в его уме упрямая мысль.
«Мысленное ли это дело? Такие деньги!..»