Вот и старость — на порог.
Прожил жизнь свою, как смог.
При прощанье на дороге
В гроб положат кремешок.
Там цветочки не цветут.
Там метели не метут.
Может, я хоть там сумею
Осветить всю темноту.
Но мороз мне тело жжет.
Частый дождичек сечет.
Я живой! — и во лесочке
Резвый конь зазывно ржет.
Я рублю, рублю дровишки,
Чтобы искру сохранить…
Я стал крылатым. Высоко лечу. Рядом с облаками и солнцем лечу. Время крылатое… Но неужели от этого счастья я ослепну, оглохну, стану бесчувственным?!
Неужели река безмолвно меня встретит и не подарит плеск свой живой? Неужели эти струи прозрачные могут стать жирными, липкими?! Неужели эти юркие рыбы лишь в загадках будут плескаться?!
Я знаю: будет новое утро. Знаю: однажды я снова проснусь. Но неужели все будет только в новой сказке?!
А может, и у старой сказки счастливый конец?!
Я припоминаю старую сказку.
Было в тайге много зверя. Больше деревьев было зверя. Больше ветвей было птицы. Смотришь: дерево стоит высокое. А пристальнее взглянешь — это стройный лось, красавец тайги стоит. Смотришь: коряга черная под деревом чернеет. Пристальнее взглянешь — сам царь тайги, медведь. А на каждой ветке кедра не пушистый мох, на каждой ветке — соболь. Там его пушистый мех золотится. И белки качаются на ветвях. Их — что кедровых шишек. А в таежной речке плавают бобры. Они строят хатки. И плотины даже строят. И в таежной речке появляется озеро. Его зеркальное лицо улыбается. А над озером бабочки летают. Их рыбы веселые хватают. Рыбы пляшут, резвятся. Кишит лесное озеро рыбами. Дышит лесное озеро. Живет.
А на опушке леса, на зеленой поляне — глухариная свадьба.
А небо звенит, как струна многострунной мансийской арфы — лебедя. Вечное лебединое «курлы-курлы» плывет и плывет, не умолкая. А поднимутся утиные стаи в небо — солнце собой затмевают.
Много зверя в тайге, много рыбы в реке, много птицы в небе…
Радуются люди. Бьют птицу, бьют рыбу, бьют зверя.
Долго ли, коротко было так. Но однажды тайга дремучая будто помертвела. Сколько ни смотри: не оживет дерево, не взмахнет рогами, не помчится лосем. И коряга черная останется корягой. Увидишь пушистого соболя, подкрадешься ближе — мох пушистый на ветвях висит. А в таежной речке нет озер бобровых. И захламленная ветвями речка, как болото, дышит прелой гнилью. И где уж плескаться рыбам!..
Замолчало небо. Будто с многострунного лебедя сорвали самую звонкую и живую струну…
И люди присмирели… Обуял их страх. Великий страх. Задрожали люди, чуя свою смерть.
— Кто умертвил наш лес, увел зверя и птицу? — спрашивали они.
«Ха-ха-ха!» — смеялась сорока-белобока.