Она почувствовала ласковое дуновение на лице, ветер начинал вспоминать, для чего он существует.
А через минуту она позабыла о боли. Крюки, раны, то, что сама она висит, словно кусок мяса у мясника, не имело никакого значения, ибо преследователи ее видели теперь полную мощь гнева верданно. Гнева иного, чем им доводилось испытывать до этих пор: холодного и беспощадного, словно ледяная река, неумолимо движущаяся вперед, гнева, порожденного давней войною, унижением, изгнанием из земель предков, а прежде всего – смертями, что случились годы назад. Это возвращаются не какие-то там дикари, чтобы сражаться за племенные территории, – это законные владельцы стучат в двери узурпаторов, чтобы выставить тем счет за обиды.
А потом ветер повлек пыль на запад, а грудь Кей’лы сжалась от боли нового рода. Сперва она некоторое время глядела непонимающе на отступившее на полмили от каравана сражение, а потом застонала тихонько – так, чтобы никто ее не услышал.
Потому что в полумиле от каравана гибла целая Волна. Даже такой ребенок, как она, понимал, что, собственно, там случилось, – что кочевники удачно использовали тучи пыли, чтобы ослепить контратакующих защитников, а потом по Волне ударили четыре-пять тысяч всадников одновременно, ломая ее в молниеносной атаке. Какими бы умелыми и отважными ни были экипажи колесниц, при перевесе десять к одному они не могли не лечь. Кей’ла не видела подробностей, не с такого расстояния, но на поле осталось еще несколько десятков колесниц, которые не формировали ни Потока, ни даже Ручья, но только сосредотачивались в жалкие немногочисленные группки из нескольких упряжек, еще пытаясь схлестнуться с конницей, которая явственно издевалась над ними. Издалека казалось, словно рассеянное стадо скота пытается сопротивляться многотысячной стае. Волки тогда избегают непосредственных схваток, уходя от рогов отчаявшихся коров и быков, но раз за разом нападая на сократившееся стадо, хватая за ноги, валя очередных животных.
На глазах Кей’лы группа в несколько десятков всадников добралась до шести колесниц, окружила их со всех сторон, засыпала стрелами и, пока верданно успели трижды натянуть луки, отскочила. Из шести повозок осталась лишь одна.
Старший из ее стражников засмеялся горловым смехом и похлопал младшего по спине. А потом взглянул на нее и медленно, словно о чем-то раздумывая, ткнул в нее тупым концом копья. Потом усмехнулся шире и прошептал что-то на своем языке, указывая на поле битвы.
«Смотри, – казалось, говорит он, – смотри, что теперь произойдет».