– Что ты с ней, сука, сделала?!
Кей’ла попыталась поймать взгляд парня, ее братишки, который стоял между вооруженными людьми спокойно, будто все это было лишь каким-то представлением. Казалось, он игнорирует стрелу, прошившую его тело над ключицей. Он понял ее без слов, сделал два шага и встал между Кайлеан и уэнейа.
На короткий удар сердца вокруг треноги стало совершенно тихо.
А потом тишину прервал шепот. Настолько неожиданный, что на него обращаешь внимание, словно на крик:
– Господин лейтенант, полагаю, мы уже не в горах.
* * *
Вот – галоп на конской спине вдоль приготовившихся к бою рядов. Вот – крик и шум. Вот – плач, странный, ломкий плач и руки, которые тянутся прикоснуться к ней. Вот – земля под ногами, пульсирующая от собравшихся вокруг духов, и собаки, смешные, большие, черно-серые псы, поджимающие под себя хвосты и сикающие от страха. Вот – тепло груди, в которую она упирается, сейчас – крик и размахивание руками. Вот – бег в сторону четырехугольных шатров, крики стражи лагеря, луки, натягивающиеся при виде вооруженных чужаков. Вот – прикосновение, легкое, почти ласкающее, и вот – нож, обрезающий ремни. Вот движение, рождающееся между шеренгами вооруженных, которые сперва стоят, окаменев, а потом пошатываются и морщатся, будто крик этот оказался камнем, брошенным в стоячую воду. Кони ломают строй, одни выезжают вперед, остальные отступают, кто-то соскакивает на землю и бежит к ближайшим шатрам. Вот – вис на крюках, красный туман, затмевающий взор, и смех зевак. Вот – рука, вытягивающая крюки из тела, и рука, втыкающая их под кожу. Вот – вид лиц, исполненных яростью и гневом. Вот – короткий жест, лихорадочный приказ и стрелы, направленные в землю. Вот – замешательство и весть, бегущая от шатра к шатру. Вот – конь, кобыла, прекрасная, словно мечта, и белая, словно снег. Вот Кайлеан, которая орет что-то, и ругается, и вырывается из хватки солдат. Вот краска на конском лбу, и крик, и снова гнев и отчаяние, и жажда, и боль, и дерганье, и конская спина.
Это все – вот, сразу, одновременно, каждая минута, каждый образ, невозможно отличить то, что нынче, от того, что было, и от того, что сейчас будет. Единственной постоянной вещью остается он, черный чуб, бледные руки, всегда слева от нее, окруженный пустым пространством в несколько футов, будто каждый, кто оказывался вблизи, знал, что не следует слишком приближаться к нему.
А потом – галоп через затянутую дымом землю.
* * *
Земля смердела. До этой поры Эмн’клевес Вергореф даже не представлял, что она может смердеть так сильно, но Хас лишь проворчал, что если ему что-то не нравится, то он может сваливать на четыре ветра. И никто, даже