После мотоцикла езда на четырёх колёсах казалась слишком медленной, водители в соседних авто как будто дремали, но Знаев был знаком с этим эффектом; специально снизил скорость. Включил радио, наткнулся на либеральный канал, пытался вникнуть в дискуссию крайне правого либерала с либералом-центристом, но быстро понял, что оппоненты не спорят, а поддакивают друг другу. Кроме того, судя по вскрикивающим высоким голосам, по безудержному многословию – оба были обыкновенные болтуны, бета-самцы, второстепенные умники из подыхающих журналов и загадочных общественных организаций со специально длинными путаными названиями, где часто встречались слова «содействие», «поддержка» и «ценности». В самом интересном месте ведущий круто обрезал обоих бета-мыслителей, и промчался мгновенный выпуск новостей: пилот разбил авиалайнер вместе с пассажирами из-за несчастной любви к женщине; мусульманские автоматчики расстреляли французских газетчиков из-за несчастной любви к Богу.
«Весь мир шатается, – грустно подумал Знаев. – Однако он шатается уже пять тысяч лет. Мир специально создан неустойчивым, чтобы люди держались друг за друга».
Время уходило, надо было спешить. Продвигаться дальше. Нырять глубже. Лететь выше. Таков единственный способ уцелеть.
Таблетки оказались хороши, в голове гудело, окружающее пространство мерцало и переливалось. Пелена, понял он. Вот, оказывается, что это такое. Как будто Новый Год, и ёлка подмигивает красно-синими огоньками, а под нею подарки от родителей: пластилин в узкой картонной коробке, набор солдатиков и пластмассовый пистолет.
7
– Не могу поверить! Сам пришёл?!
– Да, – сказал Знаев, – пришёл. Ты не рад?
Сердито гудел старый кондиционер.
Плоцкий смотрел со смесью любопытства и отвращения: нехорошо смотрел, никогда так не смотрел, – а считались друзьями.
Настоящей крепкой дружбе всегда мешала разница в возрасте: десять лет.
Но Знаева уже надёжно окружала пелена, подрагивающая фармакологическая реальность, – она была хороша тем, что многое разрешала.
– Прости, Женя, – душевно произнёс Знаев. – У меня невралгия. Употребляю психотропные препараты. Возможны нарушения речи. Я нормально разговариваю?
– Может, – спросил Плоцкий с подозрением, – ты просто пьяный?
– Сам ты пьяный, – с чувством сказал Знаев. – Ты хоть раз меня пьяным видел в это время дня?
Плоцкий не ответил. Откинулся в кресле – оно заскрипело жалобно.
Хозяин маленького, скупо обставленного кабинетика с окном, всегда наглухо закрытым (снаружи шумело неуютное ущелье Брестской улицы), был склонен к полноте, уважал поесть и выпить. По его собственным словам, в далёкой юности занимался плаваньем и водным поло – но, увы, с тех пор прошли десятилетия: ныне Женя Плоцкий выглядел карикатурой на мужчину. Лицо когда-то считалось почти красивым, теперь же стало бульдожьим, складчатым и жирным. Сутулый, дряблый, медленный дядя сидел в кресле перед Знаевым; крупный зад уравновешивался тяжким пологим животом. Впечатление усугублялось пиджачной парой скучного пепельного цвета, добавлявшей своему владельцу грузной фальшивой значительности: то ли отправленный в отставку министр, то ли завязавший мафиозо.