И я процитировал по памяти:
— «Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а поскудная милость польского магната, который желтым чоботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства».
— Да, — сказал тихо Деникин, — приходилось читать «Тараса Бульбу». Но что-то русское в Малороссии все же осталось?
— Осталось, — ответил я, — вера православная осталась, хоть и гонимая она там была. Создавали верующие «православные братства», стояла непоколебимо, как скала, под натиском униатов Киевско-Печерская лавра с мощами святых старцев.
Я перевел дух.
— В результате всех этих пертурбаций в середине семнадцатого века государь Алексей Михайлович присоединил к Московскому царству территории, населенные прорусски настроенным простонародьем и пропольски настроенной старшиной. Все помнят, сколько потом раз эта старшина изменяла России и при Алексее Михайловиче, и при Петре Алексеевиче, и при последующих государях и государынях вплоть до Екатерины Великой, которая просто-напросто разогнала этот гадючник.
Фрунзе огладил бороду и хитро оглядел присутствующих.
— Так по-вашему, Вячеслав Николаевич, получается, что Маркс был прав. Простой народ правильно понимал суть вопроса, а его классовый антагонист нет. Как говорится, легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому в рай.
— И вовсе нет, Михаил Васильевич, — ответил я, — классовый вопрос тут лежит как бы перпендикулярно ходу истории. Суть в том, что власть польского короля была по факту оккупационной. Ну, не чувствовали поляки своей общности с православным населением, и все тут. И поэтому в помощники себе подбирали таких же отщепенцев, которые более бы зависели от милостей польского короля и магнатов, чем от мнения своих же земляков. Или просто отдавали свои владения на откуп евреям-арендаторам, по совместительству — корчмарям. Те были чуждыми местным и по вере, и по тому, что называется в наше время менталитетом. Еще раз вспомню того же Гоголя. «На расстоянии трех миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело, все пораспивалось, и осталась одна бедность да лохмотья; как после пожару или чумы, выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель, то он, вероятно, выветрил бы и всё воеводство». Так вот, о внутренней сущности малоросса я уже вам говорил. Это малороссийское себялюбие и эгоизм, в наше время называемые «хатоскрайностью», дают благоприятную почву для проявления возможного предательства. И после Переяславской Рады эти люди никуда не делись, продолжая управлять гетманщиной, как я уже говорил, до тех самых времен, пока старшина не была разогнана, а все способные приносить государству пользу не были перечислены в российское служилое сословие — дворянство, мелкопоместное и не очень.