Переправка такого объёма груза влетала мне в изрядную копеечку, но обещала окупиться не менее чем двукратно, на той стороне: по здравому размышлению, Протекторат Русской Армии должен был заинтересоваться машинами и запчастями. Но самой большой проблемой, как и ожидалось, стала конвертация остатков средств от проданной фирмы в золотые слитки. Впрочем, после звонка неизвестного мне сотрудника "конторы" председателю правления банка, на счетах которого сконцентрировались деньги от продажи предприятия, и этот вопрос был решён, а груз, предназначенный к перевозке на "Дефендере", потяжелел на пару десятков килограммов.
Задача перед нами стояла предельно простая: успеть подготовиться до 31 декабря, поскольку любые дальнейшие телодвижения будут просто бесполезны: в России начинались "две недели, от которых тошнит всю страну".
Новый год собирались встретить очень тесным кругом лиц: мы с женой и Иван Андреевич, который уже давно мне стал вторым родным Дедом. И поэтому сейчас на кухне кипела работа: я учил Наташу лепить настоящие уральские пельмени, назначенные гвоздём нашего новогоднего застолья. Телевизор, что-то бормочущий за пределами слышимости, служил ненавязчивым фоном наших добродушных пикировок на кулинарные темы. Поэтому телефонный звонок Деда прозвучал диссонансом на фоне этой пасторали.
- Срочно включи телевизор.
- Да он включён...
- Тогда включи звук.
И в трубке запищали короткие гудки. Только теперь я поднял глаза на "зомбоящик", стоящий на холодильнике. На экране шевелили губами опостылевшая морда нашего гаранта, панимаиш!
Самое главное мы всё-таки услышали. Он устал, он уходит, он назначает...
Наташа, практически не помнящая хоровод похорон начала восьмидесятых, зябко поёжилась.
- Тревожно как-то...
- Пусть тревожно будет тем, кто остаётся!
Москва, промзона, 7 января 2000 года, 01:45
Москва, звонят колокола...
А нам - не до них. Нас с Натальей колотит лёгкий мандраж. И только у Деда радостное настроение. Это мы отправляемся в мир, которому ещё предстоит стать для нас своим. А он наконец-то покидает тот, что стал ему чужим за прошедшие почти сорок лет. Но всё, что касается этих сорока лет - тайна, в которую мою жену не посвятили даже тогда, когда нас в последний раз инструктировал наш куратор.
Происходило это вовсе не на Лубянке, как непременно подумают некоторые "дарагие расияни", а в небольшой аккуратной квартирке на окраине города. Никто из нас не знал ни настоящего имени, ни звания, ни должности этого седоватого добродушного на вид мужчины предпенсионного возраста. Иван Иванович - и всё.