К 17:48 Лютик вполне уверилась, что умрет. За минуту до того она разглядывала принцево оружие. Самый смертоносный клинок был и самым потертым – флоринский кинжал. Острый, входит легко, к рукояти расширяется тетраэдром. Говорят, чтобы кровь быстрее вытекала. Их ковали всевозможных размеров, а у принца был, пожалуй, один из самых крупных – лезвие у рукояти толщиной с запястье. Лютик сняла кинжал со стены и приставила к сердцу.
– На свете так редко встречается совершенно прекрасная грудь; не порть свою, – услышала она.
А на кровати лежал Уэстли. На часах было 17:48, и Лютик поняла, что никогда не умрет.
Уэстли считал, что его час истечет в 18:15. Разумеется, час тогда и истекал, но ведь у него не было часа – сорок минут, и все. То есть до 17:55. Еще семь минут. Но, как уже говорилось, откуда Уэстли было знать?
И откуда было знать Иньиго, что у графа Рюгена имеется флоринский кинжал? И что граф Рюген мастерски с ним обращается? Лишь к 17:41 Иньиго загнал графа в угол. В бильярдной.
– Здрасте, – хотел было сказать Иньиго, – меня звать Иньиго Монтойя; вы убили моего отца; пришла ваша смерть. – Успел он сказать поменьше: – Здрасте, меня звать Иньи…
А затем кинжал перекособочил ему все нутро. От удара Иньиго зашатался и спиной влетел в стену. Силы и кровь вытекали так стремительно, что ноги не держали.
– Доминго, Доминго, – прошептал он и в пять часов сорок две минуты потерянно рухнул на колени…
Поведение Уэстли смутило Лютика. Она кинулась к нему, ожидая, что он встретит ее на полпути страстным объятием. Но Уэстли только улыбнулся и остался возлежать на подушках принца, а подле него покоилась шпага.
Лютик свершила весь путь одна и упала на своего драгоценного и единственного Уэстли.
– Поделикатнее, – сказал тот.
– В такую минуту тебе нечего больше сказать? Только «поделикатнее»?
– Поделикатнее, – повторил Уэстли, уже особо не деликатничая.
Она слезла.
– Ты сердишься, что я вышла замуж? – спросила она.
– Ты не замужем, – тихо сказал он. Странный у него был голос. – Ни по моей религии, ни по какой другой.
– Но этот старик объявил…
– Случается вдовство. Что ни день… не так ли, ваше высочество? – Голос его окреп – Уэстли обращался к принцу, который вошел, неся грязные сапоги.
Принц Хампердинк кинулся за оружием, и в его толстенных руках сверкнул клинок.
– Не на жизнь, а на смерть, – провозгласил он, наступая.
Уэстли легонько тряхнул головой.
– Нет, – возразил он. – Не на жизнь, а на боль.
Это было странное выражение, и на миг принц замялся. И вообще, почему этот парень валяется на постели? Где ловушка?