Я вспомнил, что жестокие восточные дари иногда сбрасывали по ночам свои жертвы из окон башен прямо вниз, в бушующие потоки. А может быть, эти самые… Ну, которые орудуют на чердаке, спускают свои жертвы вниз на верёвках? При помощи какой-нибудь лебёдки? Техника ведь с тех пор, когда жили жестокие восточные дари, очень сильно шагнула вперёд.
Я уже десять раз перечитал записку, подписанную всё теми же тремя непонятными буквами. Я выучил её всю наизусть! «А может, захватить с собой Витика-Нытика? — .думал я. — У них ведь там, на нижних этажах, не слышно, как на чердаке „кто-то орудует“, он ничего про это не знает — и не будет бояться», Но захватывать с собой Нытика было никак нельзя — ведь в записке было ясно напечатано: «Приходи туда один». Да я к тому же вспомнил, что Нытика угораздило заболеть вирусным гриппом.
«А вообще, может, не ходить на чердак? — подумал я. Но тут же спохватился: — Нет, нельзя! Ведь если этот „ТСБ“ добрался уже и до Степана Петровича, он обязательно сообщит ему, что я струсил, и тогда Степан Петрович снова будет презирать меня. И ещё сильней, чем из-за этой горластой немецкой овчарки!»
Зимой рано темнеет. Уже в пять часов в окнах домов зажглись огни. А я нарочно не зажигал свет, чтобы убедить себя, что вечер ещё не начался. Я всё тянул, тянул… Но без конца тянуть было невозможно: скоро должна была прийти с работы мама. А я ещё не сделал никаких уроков: всё о чердаке думал. Ну, а если мама узнает, что я не прикасался к урокам, она меня не то что на чердак — и в коридор-то не выпустит. В общем, надо было решиться…
И я решился!
Я вышел через кухню на чёрный ход. Дверь я на всякий случай оставил приоткрытой: если что-нибудь случится, буду кричать — и пусть бегут на помощь!
На чердак вела узкая винтовая лестница. Я стал медленно подниматься по ней. Всё время я натыкался на какие-то старые вёдра, которые со страшным грохотом скатывались вниз, и на какие-то разбитые горшки, и на доски. Один раз я чуть было не вскрикнул: прямо под ногой у меня было что-то мягкое и, как мне показалось, тёплое, живое… Я потрогал это «мягкое» рукой, и оказалось, что это я наступил на рукав от старой телогрейки. Как здесь оказался этот рукав? Может быть, это всё, что осталось от смельчака, который дерзнул подняться на чердак до меня? Ещё через минуту я с ужасом наткнулся на чей-то сапог. Всё ясно: и это остатки того же самого смелого безумца!..
В этот самый момент снизу раздался визгливый голос Калерии Владимировны:
— Безобразие! Дверь за собой не закрывают! Заморозить хотят!