− Антон Волк, – равнодушно глядя на меня, произнес судья. – Признаете ли вы себя виновным по всем выше перечисленным пунктам обвинения?
Я удивлялся, насколько быстро и поверхностно шло расследование. Ведь я для них – Антон Волк, продавшийся братству, а не боевик братства. Может быть, маска Волка даст хоть крошечную возможность вырваться. Конечно, это невероятно, но я не выдам им и этой малой тайны братства. Суд ничего не узнает – я его презираю.
– Ну, что же вы? – Судья зевнул. – Как говорят, добровольное признание облегчает вину. – И он хихикнул.
– Да, я признаю обвинение по всем пунктам.
– Вот и молодец. А что нам скажет потерпевший? Поднялся Кротов и густо забасил:
– Меня интересует не состав преступления, а здоровье Антона Волка.
– Прекрасное! Разве можно с другим здоровьем отправить на тот свет шестерых охранников… И это все без оружия. – Судья хохотнул, подморгнул мне и добавил: – Но скоро мы тебе его убавим. И как только ты мог?! Предать партийную касту?! Чего тебе не хватало? Нет! Этого я не понимаю!
– Но меня интересует официальная экспертиза, – прервал судью Кротов и, морщась, погладил правый бок. – Возможно, я в этом вопросе буду заинтересованным лицом.
– Понимаю. Даже очень понимаю, – хихикнул судья и стал копаться в бумагах. Наконец он достал необходимый лист и, водя по нему пальцем, прочитал: – Все органы патологических изменений не имеют.
– И печень? – поинтересовался Кротов.
– Не сомневайтесь – высшего качества.
– В таком случае, в виде наказания, я предлагаю перевести Волка в отдел трансплантации, – удовлетворенно прогудел Кротов и протянул судье какой-то документ. – Вот на сей счет и мнение ЦК.
– Вот и ладушки! – удовлетворенно хмыкнул судья. – Трансплантации – так трансплантации. В печени не сомневайтесь – отличнейшая.
10. Отдел трансплантации.
Концлагерь был разбит на отделы. Они между собой не сообщались, но с верхних этажей комфортабельного корпуса отдела трансплантации был виден весь лагерь. И я постоянно следил за жизнью лагеря из окна своей камеры, на последнем, на девятом этаже.
В центре лагеря постоянно дымил своей исполинской трубой крематорий. И это было единственное место сообщения отделов. Путь на свободу был только здесь – через трубу крематория.
Жизнь в лагере, а вернее – смерть, шла монотонно. Утром построение на плацу, а затем спуск в шахты. Вечером вновь построение, и сон заключенных в огромных блоках. Только вагонетки, питающие крематорий, могли появиться со своим страшным грузом в любое время. Заключенные были измождены, ибо их путь быстро прерывался в печах крематория.