Наконец в 6 часов Гизль прибыл, вручил ноту и сказал: «Если не будет дан удовлетворительный ответ по всем пунктам послезавтра, в субботу, в 6 часов вечера, то я со всем посольством покину Белград». Ему сказали, что трудно ответить на такое важное заявление в столь короткий срок, особенно ввиду отсутствия некоторых членов кабинета. На это Гизль заявил, что в наш век железных дорог, телеграфа и телефона в такой маленькой стране, как Сербия, на это потребуется всего лишь несколько часов и что он уже утром указывал на желательность возвращения Пашича. Затем Гизль, не вступая ни в какие дальнейшие разговоры, отбыл, оставив смущенных министров изучать ноту, которая еще лежала непрочитанной на столе.
Сербские министры приступили к изучению рокового документа. По мере того как они знакомились с его тоном и содержанием, их волнение все более возрастало. Никто не решался заговорить первым. Наконец Люба Иованович поднялся и сказал: «Ну, что же, остается только воевать!»
Очевидно, что о выступлении Гизля необходимо было в первую очередь сообщить сербским дипломатическим представителям в других странах и заявить, что «предъявленные требования носят такой характер, что сербское правительство не в состоянии принять их целиком». Представители иностранных держав в Белграде тоже были немедленно поставлены в известность. К России обратились по телеграфу со специальным призывом о помощи – и, как мы уже видели, Сазонов и Палеолог получили это сообщение на следующий день рано утром, прежде чем они успели выспаться после утомительных франко-русских торжеств. За этим последовала трогательная просьба сербского принца-регента, обращенная к царю:
«Мы не в состоянии защитить себя и просим ваше величество как можно скорее прийти нам на помощь. Благоволение, которое ваше величество так часто проявляют к нам и которое мы так высоко ценим, внушает нам твердую веру, что и на этот раз наш призыв к вашему благородному славянскому сердцу не останется без отклика».
Он обратился также с просьбой к итальянскому королю, чтобы тот использовал дружеские отношения и уговорил своего австрийского союзника продлить срок ультиматума и умерить требования.
Тем временем члены кабинета, принимавшие участие в избирательной кампании, были спешно вызваны в столицу. Пашич прибыл через несколько часов, в 5 часов утра в пятницу 24 июля. В 10 часов началось продолжительное тягостное совещание, но никакого решения относительно ответа принято не было. Вечером министры собрались снова.
В субботу утром состоялось еще одно заседание, так как надо было дать какой-нибудь ответ к 6 часам вечера. Пашич посетил черногорского и греческого посланников. Первый горячо заверил его, что Черногория пойдет рука об руку с Сербией, но греческий посланник не мог с уверенностью сказать, какую позицию займет его правительство. Премьера Венизелоса не было в Афинах, но он на следующее утро протелефонировал из Мюнхена в Берлин, что если Болгария воспользуется австро-сербским конфликтом и нападет на Сербию, то Греция выступит против такого вмешательства Болгарии. Но гораздо важнее был вопрос о том, какую позицию займут державы Тройственного согласия.