* * *
Листая книгу Николая Толстого, я обнаружил: автор был убеждён, что марийцы не знали песен со словами!
Неужели, правда?…
В одной из первых наших экспедиций пожилая марийка, которую попросили петь, предложила: спою голосовую, дорожную. Мы, конечно, не знали, что услышим. И зазвучала необыкновенная песня, в которой, действительно, не было ни одного слова:
– О-хо-хо-ое! О-о-ё-о-ё-ой! О-е-ё-о-о! О-ое-рае!..
Песня была спокойной, как дыхание человека, идущего по длинной, бесконечной лесной дороге. И она могла продолжаться сама бесконечно, не надоедая.
Нам объяснили: её можно петь вдвоём или втроём, и тоже легко.
А есть и другие дорожные песни. Есть бодрые, они будят силы, их поют, когда идут или едут в повозке на сенокос. Есть торжественные и весёлые, которые хорошо петь по пути на свадьбу. А есть такие, которыми отзывается боль, когда люди едут хоронить родных.
Слов, в самом деле, в них не было нужно. Слова соврут, окажутся неточны, когда звучать должна человеческая душа. И рассказывать о неизъяснимом, о том, что творится в человеке и что, как ни старайся, не выразишь точно, разве что покажешь: оно есть.
Но песни марийцев «со словами» тоже есть. Энергичные, весёлые, с острым ритмом, как их называют иногда, «топотухи» – под них пляшут, легко, на одном дыхании, буквально часами. И есть грустные песни – они коротки, не как у русских, которые могли рассказать в песне чью-то судьбу, удивившее историческое событие в подробностях.
В одной из деревень Воскресенского района на просьбу спеть пожилая женщина, конечно же, сперва отказалась, а потом спросила:
– О воде – послушаете, знаете вы такую?…
Песня оказалась, в самом деле, недлинной и очень простой. Потом женщина сама же рассказала мне слова по-русски. Наивные и великие – о вечном порядке вещей на земле и о следе, который всегда есть:
Вода течёт – берег остаётся.
Я ухожу – имя остаётся.
Вместо головы – шапка остаётся.
Вместо тела – тужурка остаётся.
Вместо ног – сапоги остаются.
Вместо рук – рукавицы остаются.
Чтобы посмотреть – карточка остаётся.
Снова, спустя годы, я услышал тему этой песни в конце Третьей симфонии великого марийца композитора Андрея Эшпая, которую он посвятил памяти своего отца. Начиналась симфония тем, что будто бы из мрака чащи, из темноты древности нас достигал песенный мотив. В нём не было утешения. Он просто говорил о том, что есть законы жизни, и они вот такие. Альтовая флейта, которая словно создана для беззаботного писка, вела высокую-высокую минорную мелодию. Мучительные диссонансы, боль – всё смогла сгладить эта вторая песня – о воде.