В ночь перед последней попыткой взять штурмом матанализ Андрей с тоской вглядывался в собственные шпаргалки, испещренные формулами, пределами, интегралами и дифференциалами. Он с трудом понимал из них половину. Вторая половина выглядела не более осмысленной, чем китайская газета «Жэньминь жибао». Главным его достижением в матане была сама шпаргалка, инженерное чудо, рулончик, помещавшийся в кулак, который можно было мотать, не глядя. Можно даже было списать с него формулы, но объяснить их рулончик не помогал.
Зазвонил телефон, в три часа ночи это могла быть только она. За окном еще надрывались соловьи и уже светало. Андрей решил изобразить раздражение.
– Ну, чего тебе?
– Как подготовка?
– Великолепно! Еще лучше, чем в прошлый раз! Могу объяснить пять билетов из тридцати. А у тебя?
Язва тоже успела дважды завалить линейку – линейную алгебру. Ее последняя пересдача была послезавтра.
– Завтра начну готовиться. Блин, кто придумал делать сессию в июне! Это просто садизм! На улице, сука, благодать… Я голову не мыла уже три дня. Главное, не мыть до экзамена. Ты мыл голову?
– Нет, – мрачно ответил Андрей. – Но такое чувство, что кто-то помыл мне ее изнутри. Так пусто и чисто…
– Что-то ты не весел. Расхотел идти в армию?
– Прикинь.
– Понимаю… У меня тоже, знаешь, перспектива невеселая. Если отчислят, то привет Москве. Мне в Москве нужно остаться, понимаешь?
– Москва не резиновая, – пошутил Андрей.
– А армия сделает из тебя мужчину.
– Ты будешь меня ждать?
– Конечно! В Витебской области, в городе Крупенино. Там у нас даже вокзал есть. На нем и буду ждать… Ладно, не отвлекайся. Ни пуха завтра.
– Что-то не помогают твои «нипухи»… К черту.
На этой пересдаче он был один из всей группы, наедине с преподом, Николаем Александровичем по кличке Никсон. Никсон усадил Андрея на первую парту и не сводил с него глаз все двадцать минут, отведенные на подготовку. Волшебную шпору даже не удалось достать из кармана.
– Все, – твердо сказал Никсон, – вы не знаете предмета. Неуд.
– Но, Николай Александрович! Я учил!
– Тем более, товарищ Ковалев, тем более. – Никсон сложил бумаги в портфель и направился к дверям. – Возможно, вам стоило иногда заглядывать на лекции.
Язва тоже завалила свою пересдачу. Они встретились в пустой столовой, взяли сосиски с горчицей, хлеб и сели за столик. Из распахнутых окон валился гомон чужого счастливого лета. Язва сидела на фоне окна, волосы, прошитые солнцем, липли к накрашенным губам, она отводила их тонкими пальцами, с хищными алыми ногтями. Такими знакомыми пальцами… Жевали молча. Шутить не было настроения, а не шутить было не в их стиле.