Даже дурнушка непременно выйдет замуж, если заговорить пенное пиво или брагу и вылить его на пешем перекрестке.
Заговор такой:
Как мужики любят пиво пить да хвалить,
Так бы и рабу Божью (имя) любили и хвалили.
Сколько на сем пивке питухов,
Столько и рабе Божьей (имя) женихов.
И как людьми истоптана эта дорога,
Так бы было и у рабы (имя) женихов очень много.
Чтобы человек сдержал данное слово
Из письма:
«Наталья Ивановна, здравствуйте! Сразу хочу извиниться, если что не так, но я впервые в жизни сажусь писать письмо. До этого никому никогда не писала, да и некому мне писать письма: прожила всю жизнь вдвоем с мамой, замуж не вышла, друзей не завела. Мама у меня, что называется, с характером, ей никто никогда не мог угодить, и всех моих женихов она разогнала. Я же по характеру вся в отца: если на меня начинают кричать, то я тут же теряюсь и молчу. Всю свою жизнь прожила по маминой указке. Носила такую одежду, чтобы ей нравилось, ела только то, что она считала нужным, покупала лишь те вещи и продукты, какие она велела. Даже готовя еду, я солила так, как было по вкусу маме, а потом ей несла в ложке пробовать, иначе она бы и есть не стала. Сейчас мама моя уже старая, ей восемьдесят девять лет, и с годами ее характер только ухудшился. Кричит, швыряет в меня вещи, если я хоть ненадолго задержусь с работы, и ничего не хочет слушать. Я все терплю – уже привыкла к бесконечным скандалам, да и жалко мне ее, ведь совсем старая и скоро умрет. Но пишу я вам вот почему. Мама всю жизнь забирала мою зарплату, да и все наше имущество записано на нее. Что ж, как она хотела, так всегда и было.
В последнее время она и вовсе извела меня бесконечными капризами и придирками. Каждый месяц по нескольку раз мама переписывает свое завещание. Сперва на меня, а как разозлится, то вызывает нотариуса и переписывает на кого ни попадя. Писала уже и на соседей, и на, смешно сказать, местный музей. Каждый раз она мне выговаривает: „Помрешь ты у меня под забором! Лучше чужим людям отдам, чем тебе, непослушная дочь!" А ведь мне уже, Наталья Ивановна, и самой скоро семьдесят лет, боюсь я без своего угла остаться. О другом-то я не горюю, привыкла я скудно жить: мама все на черный день копила, а я работала и все деньги ей отдавала. Когда произошел дефолт, то все наши деньги – и ее, и мои – пропали. Мама потом месяц лежала на диване и молчала, и я, чтобы только хоть как-то ее привести в чувство, сказала ей, что деньги эти не пропали, их государство просто временно заморозило, как когда-то облигации трехпроцентного займа. Теперь мама ждет, что ей вот-вот отдадут давно сгинувшие деньги.