Они убежали, а я остался, ушли они. Лежу один в темноте, и страх на меня нашел, плачу и кричу: мама, мама! мама, мама! И так я устал и от страха, и от слез, да и ночь не спал, что и сам не слыхал, как заснул на подушках. Вдруг просыпаюсь, стоит против меня с фонарем этот самый купец Белов и с полицейским. Стал меня полицейский спрашивать, с кем я был. Я сказал – с отцом. – «А кто твой отец?» И стал я опять плакать. А Белов старик и говорит полицейскому:
«Бог с ним. Ребенок – душа Божья. Не годится ему на отца показывать, а что пропало, то пропало».
Хороший был покойник, царство небесное. А уж старушка его еще жалостливее. Взяла она меня с собою в горницу, дала гостинцев, и перестал я плакать: ребенок, известно, всему радуется. Наутро спрашивает меня хозяйка: «Хочешь домой?» Я и не знаю, что сказать. Говорю: да, хочу. «А со мной оставаться хочешь?» – говорит. Я говорю: хочу. «Ну и оставайся».
Так я и остался. И остался, остался, так и жил у них. И выправили они на меня бумаги, вроде подкидыша, приемышем сделали. Сначала жил мальчиком на посылках, потом, как стал подрастать, сделали они меня приказчиком, заведовал я в лавке. Должно быть, служил я недурно. Да и добрые люди были, так полюбили меня, что даже и дочь за меня замуж отдали. И сделали они меня заместо сына. А помер старик – все имение мне и досталось.
Так вот кто я такой. И сам вор, и вора сын, как же мне судить людей. Да и не христианское это дело, господин судья. Нам всех людей прощать и любить надо, а если он, вор, ошибся, то его не казнить, а пожалеть надо. Помните, как Христос сказал.
Так сказал Иван Акимович.
И перестал судья спрашивать и задумался сам о том, можно ли по христианскому закону судить людей.
По Лескову изложил Л.Н. Толстой
Вера
Христианское учение так ясно, что младенцы понимают его в его настоящем смысле. Только люди, желающие казаться и называться христианами, но не быть ими в действительности, могут не понимать его.
1
Будда сказал: человек, который начинает жить для души, подобен человеку, который вносит свет в темный дом. Темнота тотчас же рассеивается. Только упорствуй в такой жизни, и в тебе совершится полное просветление.
2
Народ (я говорю о добрых, о тех, кого не коснулась порча, происходящая от правящих классов), освобожденный от того, что Христос называет ослеплением богатства, довольный хлебом насущным, просящий у Отца небесного лишь того, что Он дает малым птицам, которые не сеют и не жнут, – народ живет истинной жизнью, жизнью сердца больше, чем прочие люди, погруженные в желания и заботы мира сего. Вот почему геройских подвигов, самопожертвования надо искать в нем, в народе. Откиньте народ – что станется с заветами долга, с тем, чем единственно держится общество, с тем, что составляет величие и силу нации? Когда нации слабеют, кто их обновляет, оживляет их, как не простой народ? А если болезнь неизлечима, если надо, чтобы народы умерли, из чего выходит молодой стебель, предназначенный заменить старое дерево, как не опять-таки из народа? И потому к народу обращается Христос, и потому народ признает в Нем посланца Отца, славит имя Его, провозглашает Его власть, покоряясь ей. Князья же церкви, книжники, проклинают Его и убивают. Но, несмотря на их насилие и хитрости, несмотря на казнь, Христос восторжествовал в народе, народ основал Его царство в мире, и народом оно будет в нем распространяться, народом будет рождена новая жизнь, божественный зародыш которой так хотели бы задушить насильнические власти, уже объятые ужасом за близкий конец свой.