К тому времени я более-менее пришел в себя после взрыва в гнезде номер четыре, а когда ополчение вернулось, я уже кое-как добрался до своего потрепанного города. Я помню, как стоял, опершись о столб у восьмичасовых ворот, и, согнувшись пополам, одурело смотрел, как капля крови из носа падает в дорожную пыль передо мной. Мое восприятие все еще было смутным и медленным, и мне показалось забавным, что капля упала быстро и прямо, в то время как все остальное плавало вокруг. Помню, как я наблюдал за тенями, которые отбрасывал в свете привратных фонарей, и думал: «седьмой вырубился, наверное, кожух испорчен, а у нас на складе в бункере всего одна запаска».
Я помню это, потому что через миг мы услышали приближение ополчения, и кто-то поймал меня, когда я попытался доковылять до ворот, чтобы услышать, что они рассказывают. Они кричали издалека, что налетчики захватили впадину, убили Кинч и всю ее бригаду, что насосы и очистители уничтожены, они использовали краки и мельты, и воды в цистерне больше нет, не осталось ни капли.
Мы с Нардо недолго пробыли на Греймплаце. Мы просто убивали время до темнофазы, последнего обхода фонарщиков. Все дуговые светильники над самыми важными точками Перехламка получали питание из маленькой скалобетонной норы у бункера, где Йонни проводил время, приглядывая за змеиным кублом тяжелых кабелей, ведущих к сетям по всему городу. Их мы могли отключить одновременно, но фонари на улицах и переулках других районов надо было тушить вручную. Так происходит в большинстве крупных поселений, ну или слегка иначе. Просто люди живут лучше, когда выключаешь освещение каждые десять часов или около того — еще одна особенность подулья.
Так что мы бродили по Плацу, убивая время. Он изменился после налета. Все еще видно было большую часть следов от выстрелов и обломков, и люди вели себя тише, осторожнее. Обычно на Греймплаце и Циклоповой площади было невероятно громко, они полнились той отчаянной энергией, которая образуется в местах, где скапливается критическая масса подульевиков, каждый из которых пытается забыть о своих проблемах — в тесных пространствах, набитых питейными заведениями, игровыми притонами и борделями. Теперь здесь мало говорили, мало кричали и вообще не смеялись.
Мы пропустили по стаканчику в одной из уличных нор, но у нас пропал аппетит к алкоголю после того, что рассказал Йонни, и секретов, которые мы должны были хранить. Я не хотел напиваться среди незнакомых людей, хоть я себя и контролировал. Мы поглядели на Желтую Дженси, что сидела в своем уголке плаца, предсказывала будущее тем, кто бросал ей гильдейский жетон, и громко ругала тех, кто этого не делал. Когда я приподнял шляпу, проходя мимо, она не сделала ни того, ни другого, но постучала пальцем по своему носу и подмигнула мне. Я все еще думал, что это значит, когда мы с Нардо разошлись своими путями у рампы, ведущей к Шарлатауну.