Был бы я женщиной, меня бы, возможно, спасли просто так. Подулей часто сбивает острые грани с суровых нравов Города-улья, и Проклятье, как и, к примеру, Берсерки, живет своей жизнью, управляя собственным поселением вместо того, чтобы бродить по скверноземью, со всеми компромиссами, на которые приходится идти практичным бандам. И все равно, воспитание Дома въедается глубоко, и мужчины подулья хорошо знают, что рядом с женщиной-бойцом из Эшеров надо вести себя осторожно, неважно, откуда она. Сафина везла меня домой только потому, что видела в этом потенциальную прибыль.
По мере того, как мы двигались через купол, мне становилось все тревожнее и тревожнее. Если бы на мне была шляпа, проще было бы притворяться, будто надо мной нет всех этих десятков метров пустого пространства. А вот Сафине это, похоже, было нипочем. Она выкопала откуда-то флягу, налила себе еще воды и начала говорить более расслабленно. Послушать ее стоило. Территории Проклятья граничили с тем укрощенным уголком подулья, который обустроил себе Перехламок, но к тому же прилично заходили в скверноземье за Сияющими Обвалами. Судя по тому, что она рассказывала, все вокруг страдало от жажды и вылезало наружу с желанием драться.
Я никогда особо не задумывался про водяную станцию в Писцовой впадине — она не входила в мои обычные маршруты обходов. Я помнил большие конденсаторные лопасти, торчащие в жутких пропастях, бесконечно тянущихся вниз и вверх, и туннели, по которым тянулись трубы и лязгающие механизмы. Но для меня они просто существовали, и все. Такие штуки порой встречались в подулье — заброшенные, но в рабочем или по крайней мере пригодном для ремонта состоянии, как, например, канатная дорога над мусорными шахтами Лощины Комы. Подульевики относились к таким вещам фаталистично. Можешь поддерживать их работу и зашибать на этом деньгу — хорошо. А если с ними что-то случится, идешь дальше своей дорогой.
Слушая Сафину, я понял, что происходит по всем скверным зонам. Я осознал, что эти старые лязгающие машины на самом деле подавали воду не только Перехламку, но и во много других мест. На это и раньше были намеки — с уколом чувства вины я вспомнил Эннинга и его родных, которые покинули Двапса и пошли по дорогам в поисках воды — но я этого не знал, пока слова Сафины не свели все это воедино. Всюду, на много дней пути, была пустыня. Гать под Перекрестком Вильгельма теперь поднималась над оврагом, заполненным илом. В Лощине Комы раньше постоянно шла морось из высоко расположенных труб, которая не только приносила воду, но и смывала металлическую пыль, сносимую вниз с отвалов Города-улья, но теперь она прекратилась. Норные поселения, цепочкой соединявшие Тарво с Перехламком и Лощиной, вымерли одно за другим, потому что скважины и трубы, из которых они поливали свои ямы с водорослями, просто пересохли. Некоторые семьи ушли кочевать, другие попытались подняться вверх по своим источникам воды, надеясь найти новые ресурсы. Многие из них так и пропали.