- Я думаю, - с напускным равнодушием сказал он, - нам придется покамест двигаться с ними. Крестоносцы идут туда же, куда и я. Такое путешествие более продолжительно, но зато безопаснее.
Слова, или, скорее, их смысл, с трудом проникали в сознание Долфа. Он понимал, что от решения, которое он сейчас примет, зависит все его будущее. В средневековье его потянули романтические бредни. Сбой в компьютере - и вот он здесь, в самой гуще крестового похода на Иерусалим. Безумная затея, верно. Но почему же его до глубины души трогают маленькие крестоносцы? И тот малыш, повредивший ногу, которого подхватил Леонардо. А мимо шлепали тысячи и тысячи босых ног. Он посмотрел на Марике - в глазах девочки светилась непоколебимая вера в его силу, и ответ сам пришел к нему. Он не бросит этих детей. Он много знает, он сильнее и проворнее любого из них. Он нужен Марике. А теперь он почувствовал, что нужен всем им, отставшим от колонны, изувеченным в пути, выбившимся из сил. Из восьми тысяч маленьких путников наверняка не меньше тысячи уже едва передвигали ноги. Слишком малы они для тягот пути, расстояний, зноя и бедствий. Он вспомнил о тех, кого удалось вытащить из реки. Подумал о Леонардо, странствующем студенте. Почему он решил пойти вместе с детьми? Неужели потому, что сам боится грабителей? Ерунда! Этот парень не из пугливых. Значит, он тоже откликнулся на зов несчастных, замученных детей, знает, что он нужен им.
- Я иду с тобой, - произнес Долф.
Эти три слова лишили его последнего шанса возвратиться к камню и сделали его жителем этого мира. Уничтожена последняя надежда, порвана последняя нить, связывающая его с прошлым.
- Прекрасно, - отозвался довольный Леонардо.
Ладошка Марике скользнула по руке Долфа, и они двинулись в путь. В Иерусалим вместе с детским воинством.
Нескончаемая людская колонна неспешно текла по старой дороге на Базель вдоль рейнских берегов. Леонардо, Марике и Долф оказались в арьергарде, хотя сами они чувствовали себя великолепно и охотно шагали бы в первых рядах. Долфу показалось, что студент медлит не без умысла, чтобы подхватить то одного, то другого усталого малыша и подвезти его на своем ослике. Ребята сняли со спины ослика поклажу и понесли ее сами. А верный ослик, не отличавшийся и десятой долей того упрямства, которым обладал Долф, покорно тащил троих, а то и четверых ездоков. По крайней мере, двое из них были серьезно больны: не разговаривали, отталкивали хлеб, который протягивал им Долф, и лишь напряженно смотрели перед собой воспаленными глазами. Они так ослабли, подумал Долф, что оставь их тут, прямо на дороге, - они даже не попытаются спастись, пока смерть не положит конец их страданиям.