– В 78 лет вы чувствуете себя счастливым человеком? Было ли что-то в вашей жизни, что вам хотелось бы переписать набело?
– Да что же вам всем так нравится этот вопрос? Знаете, у каждого человека есть свои амбиции и желания, и свои слабости. В жизни что-то удается сделать, что-то нет. Мне, может, хотелось бы иметь дом в деревне. Мои предки все же были крестьяне. Но они не оставили мне дома… Я счастлив тем, что не занимаюсь больше политикой и могу делать то, что мне по душе. Мне нравится армия, мне нравится оружие, мне нравится писать об этом.
– Вы прожили долгую жизнь. Отчего же не воспользоваться заслуженным правом на отдых?
– Солдаты отдыхают в строю.
* * *
Вот, собственно, и все, о чем я успел расспросить генерала. Когда мы с режиссером Андреем Хухриковым стали монтировать фильм, стало понятно: если с этого интервью начнется кино, его досмотрят до конца все. Следом за интервью с Пиночетом стоял монолог старой женщины, вдовы члена ЦК компартии Чили, пропавшего без вести. «Пусть его имя будет проклято в веках! Пусть он устанет хоронить своих внуков!» – говорила она…
Но ее проклятий уже никто не расслышал. Фильм показали в полдень воскресенья, когда ничего не происходит, но во всех иностранных корпунктах в Москве включены телевизоры. Первым среагировало испанское агентство ЭФЭ, а вслед за ним и все остальные агентства, их сообщения наутро перепечатала мировая пресса. То ли ликуя от радости, то ли дрожа от возмущения, крупнейшая газета Чили «Меркурио» вышла с шапкой над шпигелем (это такая штука наверху газетной страницы, где пишется ее название), в которой говорилось: «РОССИЯ ПРОСИТ ПРОЩЕНИЯ У ПИНОЧЕТА!»
Чилийский парламент не нашел ничего более важного и срочного, чем обсудить эту сенсационную новость на своем утреннем заседании.
Посол России в Чили, дипломат ленинской школы Василий Петрович Громов, который еще в Сантьяго честно пытался отговорить меня от идеи брать интервью у престарелого диктатора: «Вас не поймет общественность», – говорил он, насупив брови, – дал в Москву срочную шифровку «вЕрхом». На профессиональном сленге сотрудников внешнеполитического ведомства «телеграмма верхом» означает не что иное, как шифровку архиважного и сугубо секретного свойства, которая направляется веером во все высшие инстанции: в Кремль, МИД, Службу внешней разведки и так далее. Текст разгневанной телеграммы сам я, разумеется, не видел. Люди, читавшие ее, уверяли, что досталось мне в ней, что называется, по первое число. Спасло меня от очень больших неприятностей только то, что на дворе стоял уже 1994-й, а не какой-нибудь другой, более ранний год.