– Да куда я денусь?
– Так-то лучше.
– Понимаешь, Ти, пока я одевалась в наши с тобой приобретения…
– Платье – это сугубо твой выбор.
– В общем, я вдруг подумала о феномене метаморфоз.
– А можно попонятней?
– Я поняла разницу между бабочкой и женщиной.
– Интересно.
– Бабочка проходит некие стадии преобразования, и женщина тоже, но только в обратном порядке.
– Гло, ты меня совсем запутала.
– Ну, представь порхающую бабочку в ее наряде.
– Представила.
– Так вот: сначала идет уродливая куколка, потом – отвратительная и прожорливая гусеница, и только в конце выпархивает крылатое очарование.
– А женщина?
– Женщина же наоборот. В одежде – куколка, в белье – гусеница, ну, а в голом виде – шедевр природы.
– Гло, ты же не хочешь заявиться в читальный зал в чем мама родила?
– Ти, ты разве не поняла, в чем соль?
– Нет, наверное, отупела вконец.
– У меня все как у бабочки, а не как у женщины.
– О, значит, с платьем ты не промахнулась.
– Надеюсь…
– И с бельем тоже попала в точку.
– Не знаю, Ти, не знаю. Я в этих облегающих трусиках и тугом лифчике похожа на гусеницу, раскормленную гусеницу.
– Не преувеличивай.
Тина Маквелл хихикнула.
– К тому же, когда он снимет с тебя платье, можешь помочь ему побыстрей избавиться от прочего.
– Прямо в библиотеке?
– Ага, под столом, на глазах у строгой мымры.
– Очкастая кобра шлепнется в обморок.
– Или вызовет полицию нравов.
Теперь смеялись обе.
– Ладно, Ти, спасибо тебе за помощь.
– Не за что.
– Платье действительно потрясное.
– Не переживай, Гло, симпатяга будет твой.
– Надеюсь.
Глория пристально уставилась в зеркало, где отражались розы, не взявшие на себя ответственность за предстоящий день.
– И почему я не цветок элитного сорта?
Правильный овал, губы в меру полные, нос в меру узковат, скулы не выпячены, достаточно высоки, кожа почти идеальная, благодаря тщательному уходу.
Глория вспоминала, сколько лет она мучилась с прыщами и не верила Гранд Маман, уверявшей, что все это пройдет в свое время, – и как обрадовалась, когда действительно обнаружила, что в один прекрасный момент кожа стала гладкой – и не на полдня, а постоянно.
– Какая же ты порой дурочка! – сказала сама себе аспирантка. – Ведь рецессивные гены сработали на славу!
Глория понимала, что природа все-таки наградила ее великолепными, голубыми до неестественности глазами, которые одни затмевают все недостатки. В них ощущалась какая-то волнительная тайна, притягательная магия, нереализованная чувственность и тонкая нежность.
Но до сих пор уникальность великолепных глаз пропадала даром.
То ли Глория не умела смотреть как надо, то ли нужен был кто-то особенный, чтобы разглядеть эту потрясающую до неестественности волшебную голубизну.