Я на инстинктивно отстранилась подальше, чтобы запах моей кожи не дошел до нее, освежая в памяти это аромат.
–Ты понимаешь, Кать, она была у меня дома! А я как чувствовала, что нужно уезжать с дачи. Мы уже спать легли, но я почему-то схватила ключи, прыгнула в тачку и поехала домой.
«Дальше можешь не рассказывать», – чуть было не выпалила я.
–Я думала, что я его люблю, – продолжала Маша. – Но потом поняла, что нет. Он меня стал бесить тем, что мной закрывает дырку в своей личной жизни. Знаешь, типа: на безрыбье и рак – рыба. Но я не рыба. Мне надоело, что он меня использует. Мне надоело, что все в его жизни крутиться вокруг дурацких воспоминаний. И меня бесит, что она есть, что она знает, что он чувствует, и что она посылает его каждый раз к черту и не возвращается к нему! Уже бы сошлись обратно 100 раз, так было бы честнее хотя бы по отношению ко мне!
И она залпом допила свое вино. А я с бешено колотящимся сердцем сидела и не знала, что ответить. Вот так все просто. Ад, в который я провалилась, выдуман мной самой. Он меня любит, а я – овца. Да, это я от него ушла. Да, это я его оттолкнула, несмотря на то, что ему было плохо очень долго после нашего расставания. Да, мне понадобилось много лет, чтобы привести в порядок свое душевное состояние и понять наконец-то, что любовь – настоящая, та самая, которая одна миллион – никогда не умрет, пока дышит тот, в ком она родилась. Да, возможно – я повторюсь: возможно! – уйти от Кота было моей ошибкой. Но кто-нибудь знает, ЧТО я чувствовала тогда? Кто-нибудь понимает, КАК мне было плохо, больно и обидно? Конечно, чего уж сейчас об этом рассуждать, когда все прошло, и все страсти улеглись, как чаинки в стакане свежезаваренного чая. Теперь то я, естественно, в ее глазах выгляжу тварью бездушной. Но она сейчас сама сидит точно в таком же состоянии напротив меня и говорит мне о том, что ей нужно от него уходить! И где логика? Блондинка чертова!
–Маша, – осторожно начала я, – а ты мне это зачем все рассказываешь?
По-моему, тут был подвох. По-моему, она все знает, не могла не догадаться. И, по-моему, она все это мне тут выложила, чтобы надавить на жалость: вот, мол, посмотри, какая я вся несчастная, ты мою семью рушишь, уйди в сторону и «бла-бла-бла».
–Потому что мне почему-то кажется, что ты меня понимаешь… – прозвучал ответ. – Мне кажется, что мы с тобой похожи… чем-то.
Одновременно такая умная и настолько дура – как это может быть? У меня такое состояние было один раз в жизни. Мне было лет 13, и я отдыхала в пионерском лагере. Красные галстуки мы тогда уже не носили, но на пионеров еще отзывались. Тогда у меня была среди прочих девчачьих украшений одна цепочка. Обычная, недрагоценная. Папа подарил. Она когда-то была порвана, и папа ее починил кусочком проволоки. И это место явно выделялось среди четких звеньев. Так вот однажды я увидела на шее одной из девочек, которые жили со мной, цепочку точь-в-точь как у меня. Я ей сразу прямо об этом сказала. И крутила ее у нее на шее и говорила, что моя отличалась тем, что была порвана. И тут натыкаюсь на точно такой же разрыв, починенный проволочкой, на ее цепочке. И громко вслух: «Ой! Смотри! И твоя тоже порвана!». И мне бы – дурочке – провести аналогию и понять, что я сейчас кручу на ее шее мою собственную вещь! Но нет, сознание того, что у меня ее украли, пришло гораздо позже, дома, когда я разбирала чемоданы после смены и не обнаружила ее в своих вещах.