– Мне надоело вонять так, будто я гора отрубленных голов, – заявил он. – Любезные мои жены приходят навестить меня. Хорошо ли, что я испускаю зловоние?
Разместившись в чане с разогретым розовым маслом, нестерпимо благоухающим, Тамерлан решил продолжить диктовку мирзе Искендеру.
– Так, – сказал он, – мне уже лучше. Мы можем писать дальше нашу «Тамерлан-намэ». Итак, после торжественного примирения с эмиром Хуссейном мы оба сели на коней и разъехались в разные стороны. Он отправился в Сали-Сарай, а я – в Кеш, где решил хорошенечко отдохнуть. Из Кеша я написал письмо своему старшему сыну, Мухаммед-Джехангиру, требуя, чтобы он явился ко мне со своими воинами и во всеоружии.
– Выпейте хотя бы еще чашу морковного сока, – попросил Тамерлана лекарь Шамсуддин.
– Замучили вы меня с этим соком, – прокряхтел больной, все же принимая из рук врача полную пиалу оранжево-красной жидкости. – Я столько вина и бузы за всю свою жизнь не выпил, сколько за один лишь сегодняшний день этой морковной сукровицы.
Не допив до конца чашу, он продолжал диктовать:
– В это время я получил письмо от эмира Хуссейна. Он сообщал, что эмиры Бадахшана возмутились против него и что он отправился их усмирять. Я ответил эмиру Хуссейну, что желаю ему не свернуть себе шею. Нет, Искендер, напиши лучше: «Желаю ему счастливого пути». Когда я расположился на отдых вокруг Кеша, то почувствовал себя так же хорошо, как сейчас. Тут ко мне пришла весть, что Малик-Хуссейн, правитель Герата, грабит жителей во владениях эмира Хуссейна. Я тигром метнулся туда с воинами, переправился через реку Тер… мэ… мы… мы-ы-ы-ы…
– Что с вами, хазрет? – всполошился лекарь.
– Вам плохо? – спросил писарь.
– Мне хо-охо, – мычал в ответ Тамерлан. – Ихкендег, пихи дайхе. Пихи, говогю! Переправился… Вот видите, все в порядке. Переправился через реку Термез, отнял у Малик-Хуссейна все награбленное им добро и возвратил его людям, подвала-вала-вала… подвластным эмиру Хуссейну. Сам же я, чтобы помочь эмиру Хухейну, отправилха к хтоликхе… к столице Бадахххха… Бадахшана… и эээээ… ыыыыы… ммммм…
Тамерлан забил левой рукой, разбрызгивая повсюду шибко пахучее розовое масло, сквозь аромат которого, как почудилось Искендеру, все равно пробивался мертвецкий дух. Шамсуддин громко приказал слугам как можно скорее вытаскивать хазрета из серебряного чана, служившего ванной, и насухо обтирать его. Слугам пришлось повозиться. Тело Тамерлана, скользкое от розового масла, было непослушным, к тому же сам властелин, как бык, ужаленный дюжим слепнем, брыкался и мычал что есть мочи. Лишь с огромными усилиями его удалось вытереть, обрядить в два халата – полотняный и парчовый, и уложить в постель. Он продолжал дико мычать, хватая себя левой рукой то за рот, то за горло. Сбежавшиеся лекари долго не могли с точностью поставить диагноз и наконец поставили самый простой – потеря речи.