Войдя и откланявшись эмиру по-европейски, минбаши Джильберге получил приглашение присесть и разделить с Тамерланом завтрак, состоящий из свежего сыра, вареных яиц и маленьких пирожков с мясом, а также взбитых сливок, посыпанных маленькими кусочками дыни. Из напитков были поданы кумыс и айран.
– Что скажешь, минбаши? – спросил Тамерлан. – Как дела в Ходженте? Хорошо ли мои воины учатся стрелять из арбалета?
– Твои воины хорошо овладели этим оружием, хазрет, – со страшным акцентом отвечал немец, – хотя и не очень хорошо понимают, зачем нужно стрелять из какого-то механизма, если они так отлично владеют простым луком.
– Надеюсь, ты объясняешь им преимущества арбалета?
– О да, но они пока видят лишь его недостатки.
В этот миг в комнату вошла хозяйка дворца Баги-Бигишт, двадцатилетняя любимица Тамерлана, внучка Бигишт-ага. Она была как две капли воды похожа на свою покойную бабку Улджай Туркан-ага, умершую при родах третьего сына Тамерлана, Мираншаха, а Тамерлан любил свою жену Улджай и переживал ее смерть так же сильно, как гибель первой жены, Айгюль Гюзель. Сколько лет прошло с тех пор, как Улджай ушла в иной мир, и вот теперь она словно вновь расцвела в образе приветливой Бигишт-ага. Всякий раз, когда внучка входила в комнату, где сидел Тамерлан, сердце великого завоевателя подпрыгивало, будто он опять видел свою Улджай. И всякий раз он думал о том, что точно так же осенью умирают цветы, чтобы следующей весной родились новые, как две капли воды похожие на те, прошлогодние, но все же – другие.
Для Бигишт-ага построил Тамерлан на южной окраине Самарканда этот дивный дворец из белоснежного табризского мрамора, названный ее именем и возведенный на искусственном холме посреди великолепного парка, в котором сверкали чистой водой бассейны с фонтанами и даже имелся сад с большим зверинцем, поскольку Бигишт-ага очень любила зверей.
Усевшись рядом с дедом, двадцатилетняя, до сих пор незамужняя красавица принялась гладить его правую руку сверху вниз, от плеча к кончикам пальцев. Минбаши Джильберге невольно залюбовался ее маленькой стройной фигуркой, тонкой талией, изогнутым кончиком узорного башмачка и щиколоткой, высовывающейся из-под края нежно-фиалкового платья.
– Когда она так гладит меня, мне кажется, я вот-вот готов схватить этой рукой пику или чашу, полную вина, – улыбнулся Тамерлан одной из своих редких, как самаркандский дождь, улыбок.
Спохватившись, что чересчур замечтался, немец громко кашлянул и столь же громко произнес:
– Цель моего приезда к хазрету состоит в следующем. Я должен сообщить о весьма важном известии – вчера в Ходжент прибыли послы от китайского императора. Завтра они намерены прибыть в Самарканд.