Сида Тобиас увидел сразу, как выглянул в окно. Но совсем не так, как ожидал. Тобиас прижался лицом к стеклу и смотрел на неестественно вывернутую за спину руку, все еще сжимавшую голову грифа. Сид лежал, уткнувшись в палубу в растекающейся луже крови. И чем дольше Тобиас смотрел, тем больше становилась эта лужа. Казалось, что лицо Сида полностью скрылось в жуткой луже, и на поверхности остались лишь топорщившиеся уши. Его расхлябанная поза с разбросанными в стороны ногами, залитая кровью голова, держащаяся лишь на лохмотьях кожи, подошвы ботинок, глядящие друг на друга под неестественным углом, красноречиво говорили об одном – Сид уже мертв. Над ним согнулся Неженка Ахилл. Он тоже смотрел на Сида, внимательно разглядывая его спину. Казалось, Неженка был явно разочарован, что его жертва скончалась так быстро. Он пнул тело, словно требуя встать.
Не отрывая взгляд, Тобиас пошел вдоль окон, затем толкнул дверь рубки.
Услыхав скрип, Неженка поднял голову. Его глаза округлились, затем вспыхнули радостным огнем – оказывается, еще не все закончилось, все только начинается! Появилась еще одна жертва. И с этой будет куда интересней.
Неженка взглянул на окровавленный кулак, с зажатым осколком битого стекла, спрятал за спину и, словно извиняясь, спросил, кивнув на Сида:
– Ты за ним?
Не дождавшись ответа, он ухмыльнулся.
– Опоздал.
Тобиас переступил порог рубки и медленно закрыл за собой дверь. Он заметил, что Гай уже поднялся по трапу и сейчас окажется рядом. Зря! Это касается лишь его, Тобиаса. Гаю бы вернуться назад. Без него остальные пропадут. А Тобиасу обратный путь уже закрыт! И дело даже не в потянувшихся из полумрака тенях. Рвануть назад в трюм и снова спрятаться за прочной сталью люка – времени больше, чем достаточно. Сделать ему это не позволит лежавшее у ног тело Сида.
«Этот садист его мучил и, наверное, не скрывал собственного наслаждения, – подумал он, глядя сквозь Неженку взглядом, обращенным внутрь себя. – Мучил и наслаждался! А во всем виноват я! Ведь чувствовал, что произойдет что-то подобное. Скорее, даже знал! И ничего не сделал!»
Крепко засевший в характере Тобиаса фатализм вновь напомнил о себе.
«К чему вся эта возня под названием жизнь, если нет цели? – прошлые терзания накатили с новой силой. – Но, возможно, его цель перед ним? Пусть даже это лишь месть за доверившегося ему слабого человека? Вот стоит ухмыляющаяся цель! А у его ног взывающая к отмщению жалкая фигура убитого Сида. Может, к этому дню он шел всю свою короткую жизнь? Так и есть – ни грамма сомнений! Вот только бы успеть!»