«В продолжение пира наступил вечер, так что пришлось зажечь четыре серебряных паникадила, висевших под потолком, из которых большое, напротив великого князя, было о двенадцати свечах, три других – о четырех. Все свечи были восковые. Около поставца с обеих сторон его стояли восемнадцать человек с большими восковыми свечами. Свечи ярко горели, и в комнате было очень светло. На наш стол также подали шесть больших восковых свечей, а подсвечники были яшмовые и хрустальные, в серебряной оправе».
Понятно, что восковые свечи были очень дорогим удовольствием, если гости не поленились пересчитать их поштучно. А вот через двести лет светлейший князь Потемкин-Таврический, у которого денег, как известно, куры не клевали, задал грандиозный бал в честь матушки-императрицы Екатерины II. Очевидцы рассказывают, что в дворцовых залах тогда было зажжено 140 тысяч масляных ламп и 20 тысяч восковых свечей. Размеры его состояния трудно вообразить, ибо помещик, имевший двести или чуть более душ, уже считался весьма богатым человеком. «Как вы поживаете, почтеннейший Мартьян Прокофьевич?» – осведомлялся у таких крепких хозяев сладчайшим голосом костромской губернатор П. А. Шипов, самодур и вельможа, державший губернию в ежовых рукавицах и прозванный за свою железную хватку солигалическим императором. А вот дворянам, у которых душ насчитывалось всего около сотни, он только походя кивал на бегу и говорил между делом торопливой скороговоркой: «Здоровы ли вы, почтеннейший Иван Иванович?» И куда в таком случае следует зачислить Григория Александровича Потемкина, если только за два года ему было пожаловано 37 тысяч душ и около 9 миллионов рублей серебром? Более того, один дотошный француз был уверен, что светлейший за короткое время получил подарков на 50 миллионов рублей, не считая откровенных злоупотреблений и беззастенчивых краж. И хотя совокупное состояние Потемкина было совершенно неисчислимо, долги, обнаруженные после его смерти, выражались астрономической суммой. Какие уж тут восковые свечи, прости господи… Родовитое отечественное дворянство находило пикантную изюмин ку не просто в больших тратах, а в гомерических тратах не по средствам. Впрочем, это совершенно отдельная тема…
Ну а крестьянская голытьба, кое-как перебивавшаяся с хлеба на квас, не могла себе позволить не то что восковых, но даже сальных свечей, поэтому в деревенских избах веками коротали вечера при лучине. От сухого ровного полена откалывали щепку длиной в аршин[80] и вставляли ее в светец – деревянную или железную стойку на подставке. Металлический зажим удерживал лучину под углом, слегка наклонно, горящим концом вниз, чтобы она не погасла. Во избежание пожара светец или ставили на железный лист, или прикрепляли его к небольшому корытцу с водой или песком. Лучина давала очень яркий свет, но коптила и дымила совершенно немилосердно. Вдобавок за ней нужен был глаз да глаз, чтобы вовремя поменять сгоревшую щепу. Для лучины требуется ровное и сухое дерево, а вот если даже плохонькую ветку окунуть в смолу, она будет гореть весьма изрядно. Так родился жаркий факел, который вместе с неприхотливой крестьянской лучиной благополучно дожил чуть ли не до начала прошлого века.