С каких пор ваши персонажи внушают вам скуку и отвращение? Как давно угас ваш творческий огонь? Может, вам нужна зажигалка? Я вот собираюсь бросить курить (одна из моих будущих новостей). Как только это случится, я соберу посылку, набью целый ящик коробками спичек, вложу туда старую «Зиппо», доставшуюся мне от отца, и отправлю вам.
Раз уж вы развлекли меня портретами своих бывших жен (какая галерея! но я к ней еще вернусь!), то теперь моя очередь поведать вам свою семейную сагу. Не далее как вчера вечером я отыскала в углу подвала старые фотографии и нос к носу столкнулась с призраком. Это был призрак моего отца. Кстати — да, я верю в призраков. Точнее говоря, верю в то, что у каждого из нас свои скелеты в шкафу. Возвращаясь к вашему сравнению с потайной комнатой Синей Бороды, признаюсь, что скелет отца действительно висел там в темноте, подвешенный на крюке…
Как и все девочки, я обожала отца. Вплоть до того апрельского вечера, когда он предал мою любовь, — мне было тогда тринадцать лет. В то время мы жили в парижском пригороде под названием Дёй-ла-Бар (в котором явственно слышатся корни таких слов, как «траур» и «преграда»; если вы считаете, что на мне лежит проклятие, окропите компьютер святой водой), и из школы домой я ездила на автобусе. Я сидела на переднем сиденье, уткнувшись носом в стекло, чтобы не принимать участия в общей болтовне, как вдруг, опустив глаза, увидела в машине, остановившейся рядом с автобусом на светофоре, знакомую фигуру.
В машине был отец, но это была не наша машина. Он занимал пассажирское сиденье небольшой синей «Рено-5». Рядом с ним, на водительском месте, сидел еще кто-то, но я не видела кто — заметила только кусок одетой в джинсы ноги, коленку. Образ этой коленки преследует меня еще и сегодня. Знаете, почему? Потому что мой отец оглаживал эту коленку. Он тискал ее и мял, как делают мужчины в состоянии крайнего возбуждения. Несмотря на то что в свои тринадцать лет я имела самое смутное представление о сексе, мне стало так плохо, что у меня пошла носом кровь.
Автобус тронулся с места, машина — тоже, унося моего отца вдаль. Кровь лила у меня из носа ручьем. Ребята в автобусе закричали и принялись наперебой протягивать мне пачки бумажных носовых платков. Я вышла на своей остановке никакая; ноги у меня подгибались.
Вечером я не могла заставить себя посмотреть отцу в глаза, сказала, что плохо себя чувствую, и не выходила из своей комнаты.
В следующие дни я пыталась изгнать из памяти ту коленку. Внушала себе, что мне показалось, — ровно до того дня, когда навестила отца на работе (он торговал садовыми принадлежностями) и узнала, чья это была коленка и кому принадлежала синяя малолитражка «рено».