Когда на следующий день Дениза с Пепе отправились к дядюшке Бодю, улица была забита целой вереницей тачек, подвозивших кирпич к старинному особняку Дювилара. Дядюшка Бодю, стоя на пороге своей лавки, угрюмо взирал на все это. По мере того как «Дамское счастье» росло, «Старый Эльбёф» словно становился все меньше и меньше. Девушке показалось, что витрины его еще больше помрачнели, что теперь они еще сильнее придавлены низкими антресолями, узкие окна которых сообщали дому сходство с тюрьмой. Сырость еще больше обесцветила старую зеленую вывеску, и от посеревшего и словно съежившегося фасада веяло отчаянием.
— Вот и вы, — сказал Бодю. — Осторожно, как бы они вас не раздавили.
Когда Дениза вошла в лавку, у нее вновь сжалось сердце. Она нашла ее потемневшей, запущенной и еще глубже погруженной в дрему; пустые углы зияли темными ямами, прилавки и ящики покрылись пылью, от залежавшихся тюков сукна пахло сыростью и известкой. Г-жа Бодю с Женевьевой неподвижно и молча сидели у кассы, в уединенном уголке, где их никто не тревожил. Мать подрубала тряпки. Дочь, опустив руки на колени, устремила взор в пространство.
— Здравствуйте, тетушка, — сказала Дениза. — Я очень рада снова вас видеть. Если я причинила вам неприятность, простите меня, пожалуйста.
Растроганная г-жа Бодю обняла ее.
— Дорогая моя девочка, — ответила она, — не будь у меня других забот, я была бы куда веселее.
— Добрый вечер, кузина, — продолжала Дениза, здороваясь с Женевьевой и первая целуя ее в щеку.
Женевьева очнулась. Она тоже поцеловала Денизу, но не могла произнести ни слова. Затем обе женщины обняли Пепе, который протягивал им ручонки. Примирение было полное.
— Ну, что же, шесть часов, пора за стол, — сказал Бодю. — А почему ты не привела Жана?
— Он собирался прийти, — ответила Дениза в замешательстве. — Я видела его утром, и он сказал, что придет… Но ждать его не стоит; может быть, его задержал хозяин.
Дениза боялась, не приключилось ли с Жаном опять какой-нибудь из ряда вон выходящей истории, и заблаговременно пыталась найти ему оправдание.
— Тогда сядемте за стол, — повторил дядя.
Он повернулся к тонувшей в темноте лавке.
Коломбан, можете обедать вместе с нами. Все равно никто не придет.
Дениза еще не заметила приказчика. Тетка объяснила ей, что им прошлось рассчитать младшего приказчика и продавщицу. Дела идут так плохо, что достаточно одного Коломбана, да и он-то проводит целые часы в праздности и от безделья иной раз даже засыпает с открытыми глазами.
В столовой горел газ, хотя стояли светлые летние дни. Войдя в столовую, Дениза вздрогнула: плечи ее пронизал холод, которым веяло от стен. Опять увидела она круглый стол, приборы, расставленные на клеенке, окно, пропускавшее немного воздуха и света из глубокой вонючей щели, именуемой внутренним двориком. Ей показалось, что столовая, как и лавка, тоже помрачнела и словно плачет.