Рассказ об этой ссоре, искаженный и преувеличенный, уже потешал весь магазин, когда разнеслась весть о письме Муре. Льенар сначала поведал новость одному из продавцов шелка. У шелковиков учет проходил очень гладко. Фавье и два других приказчика, стоя на табуретках, освобождали полки, постепенно передавая куски материи Гютену, а тот, поместившись на столе, выкрикивал цифры, предварительно справившись с ярлыком, затем бросал штуки материи на пол, где они мало-помалу скапливались, вздымаясь, словно морской прилив осенью. Остальные служащие записывали; Альбер Ломм помогал им; его испитое лицо свидетельствовало о бессонной ночи, проведенной в кабачке предместья Ла-Шапель. Сквозь стеклянную крышу зала лились потоки солнца и виднелось раскаленное синее небо.
— Спустите шторы! — кричал Бутмон, внимательно наблюдавший за работой. — Печет невыносимо!
Фавье, поднявшийся было, чтобы достать кусок материи, глухо проворчал:
— Как можно запирать людей в такую чудесную погоду! Уж в день учета дождик не пойдет, — будьте покойны! Сиди тут под замком, словно каторжник, когда весь Париж гуляет!
Он передал штуку шелка Гютену. На ярлык обычно Заносилось число метров, оставшихся в куске после каждой продажи; это упрощало работу. Помощник прокричал:
— Шелк фантази, мелкая клетка, двадцать один метр, по шесть франков пятьдесят!
И новый кусок шелка полетел в кучу на полу. Затем Гютен обратился к Фавье, продолжая начатый разговор:
— Так он собирался вас избить?
— Ну да… Я спокойно пил пиво… И нечего было обвинять меня во вранье, раз девчонка только что получила от хозяина письмо с приглашением на обед. Весь магазин жужжит об этом.
— Как? Стало быть, ничего еще не было?
Фавье протянул ему штуку материи.
— Вот именно. А ведь можно было дать руку на отсечение, что это старая связь.
— Тот же товар, двадцать пять метров! — крикнул Гютен.
Послышался глухой шум от падения куска материи; Гютен тихонько добавил:
— А вы знаете, что она вытворяла, когда жила у полоумного старика Бурра?
Теперь забавлялся уже весь отдел, хотя работа шла своим чередом. Имя девушки было у всех на языке; спины округлялись, носы тянулись к лакомству. Сам Бутмон, ярый любитель игривых рассказов, не мог удержаться, чтобы не отпустить очередной шуточки, гаденький смысл которой доставил ему великое удовольствие. Оживившийся Альбер клялся, что видел помощницу из готового платья в обществе двух военных в Гро-Кайу. Как раз в это время спустился Миньо с только что взятыми в долг двадцатью франками; он задержался около Альбера и сунул ему в руку десять франков, назначая свидание на вечер; намеченная пирушка, отложенная было из-за отсутствия денег, теперь стала вполне осуществима, несмотря на ничтожность суммы. Узнав о письме хозяина, красавец Миньо высказал такое грязное предположение, что Бутмон счел необходимым вмешаться: