С помощью матросов Липочка и Никита перебрались на борт норвежской иолы. В каюте скрипели дюжинные балки корабельного остова. Запах кофе был уже не русским. Его глушила вонь от сырых тюленьих кож.
Нигде не было заметно привычного Николы-угодника; вместо святого взирал на беглецов молодцеватый король Оскар в окружении породистых догов.
Вошел в каюту шкипер, брякнул на стол ключи. Они не поняли его речи, но догадались — этим ключом они могут закрываться, когда лягут спать. И была первая ночь, уже почти чужбинная, хотя море, по которому плыли, было еще русским морем. Но волны шумели как-то неспокойно, словно пророча еще многие беды, трудные дни, горести, скитанья и ненастья…
В середине ночи иола — словно ее ударили по корме — вдруг резко рванулась вперед, крен усилился, со стола упали чашки с недопитым кофе, платье Липочки прилипло к переборке.
— Не бойся, — сказал Никита. — Это прибавили парусов на мачтах. Нас провожает попутный ветер.
…Им обоим вместе было тогда всего 37 лет.
Екатерина Ивановна позвала к себе Стесняева:
— Кажется, пора закрывать эту лавочку, пока не поздно.
Буду продавать… целиком или по частям, безразлично. Начинай, Алексей, порядочного покупщика мне приискивать. Стесняев приосанился, поиграл брелоками на животе:
— Вот он, и даже искать не нужно! Перед вами покупщик стоит. Ей-ей, другого вам не предвидится…
Эльяшева сняла пенсне, с удивлением озирала его.
— Вот это афронт! — сказала. — До чего же тихо и неслышно растут в лесу красивые поганки… Но тебе (именно тебе, мерзавцу!) я ничего продавать не стану.
— И не нужно, — отвечал Стесняев. — Коли возжелаю, так через подставных лиц все нужное от вас заполучу, и говорю об этом не таясь, как и положено благородному человеку… Извольте поздравить, Екатерина Ивановна: в гильдию я вылезаю!
— Я ж тебя разорю! — в гневе выпалила Эльяшева, и вдруг по спокойствию, с каким воспринял это Стесняев, поняла, что он уже ее разорил и ей с ним лучше не тягаться…
В дурном настроении она оделась и отправилась в пинежский трактир. Там было чадно, муторно, нехорошо. В дыму плавали лики пьяниц, и Вознесенский вздрогнул, когда чья-то рука тронула его сзади за локоть — почти любовно, как раньше. Тогда, при виде ее здесь, он замычал, как бык. Он почти ревел от внутренней неутомимой боли…
— Ну-ну! — похлопала она его по плечу. — Не такая уж я страшная, как вам это кажется… Конечно, я понимаю: вы никогда не рассчитывали, что я приду за вами именно сюда. Здесь, вам казалось, вы словно в неприступном форте. — Эльяшева повела вокруг себя рукою. — Вот ваш бессменный гарнизон, готовый к гибели ради водки… Но я, отчаясь, иду на приступ штурмом! Мы станем с вами говорить, — закончила Эльяшева.