Он осторожно спрашивал своих друзей, не видел ли его кто-нибудь на «рашистском» телевидении, пока он был в плену, и друзья отвечали отрицательно. Он постепенно перестал думать о плене и о своем увечье, так круто изменившем его жизнь. Он был при деле.
На работе. И это главное.
Спецслужбы им активно интересовались, и он не отказывался от изматывающих бесед, справедливо понимая, что умный следователь сможет вытянуть из него нечто такое, что он сам оставил бы без внимания. Он хотел, чтобы рассказанное им сохранило жизни тех, кто идет на фронт после него. Вместо него. И ради этого готов был к многочасовым разговорам в прокуренном кабинете.
Он говорил и о Маше. Подробно, как и обо всем, что пережил в Луганске. Но как-то отстраненно. Ничего, абсолютно ничего личного.
А потом появились они, люди из телепередачи. Телевизионные ребята искали именно его. Сказали, что занимаются расследованием пыток и других нарушений Женевской конвенции, на которую сепаратистам было глубоко наплевать. Его очень сильно и настойчиво попросили прийти в прямой эфир. «Лучше, чем на вашем примере, – сказали, – мы не проиллюстрируем бесчеловечность и героизм этой войны». Ему пообещали, что его интервью обязательно увидят в Европе и Соединенных Штатах и, ужаснувшись, мир наконец поверит, что у нас идет война, и поможет ее выиграть.
Интервью получилось очень хорошим. Это был телемост с американскими конгрессменами, у многих, как заметил оператор, во время рассказа о пытках белели костяшки на сухих руках и блестели выцветшие пожилые глаза. «Программа была интересной, полезной. И очень ко времени», – так сказал режиссер, выдававший эфир.
Маша программу не видела. В Луганске отключили украинское телевидение. Но содержание интервью ей очень подробно пересказал безжалостный обладатель командного голоса и тяжелых ботинок, однажды навещавший Рема в палате.
Как назвать этого симпатичного русского парня, не знаю. Пленный? Но ведь у нас война с Россией не объявлена. Какие могут быть пленные, если нет войны? Может, он просто заблудившийся человек с оружием? Нет, он не заблудился, он ехал в Донецк, чтобы воевать против Украины. Впрочем, и тут есть противоречие. Он говорит, что против Украины ничего не имеет, а хотел помочь защитить русскоязычных украинцев от злобных бандеровцев, фашистов из «Правого сектора» и иностранных наемников. То, что в Украине сам он иностранный и почти наемник, в голову ему не приходит.
– Подождите здесь. Я буду по одному их приводить, хорошо?
Офицер СБУ встретил нас в управлении спецслужбы в Мариуполе, там, куда привезли пленных боевиков. Нам разрешили говорить с ними на любые темы. Хоть о войне, хоть о погоде.