– Чушь, Вейренк! К вашему сведению, я пил бреннивин, так называемую черную смерть. В вашей затее нет ни цели, ни логики, ни какого-либо рационального зерна.
– Это вы верно заметили, – сказал Адамберг. – Но не вы ли, Данглар, говорили недавно, что всегда полезно подкинуть что-нибудь в топку знаний?
– Стряхнув на нас весь этот робеспьеровский кошмар?
– Вот именно. Лучше момента для отъезда не придумаешь. Робеспьеровский кошмар застыл на мертвой точке, а наши пешки занимают отличную позицию на шахматной доске. Но движения нет. Вы меня слышите? Пешки не ходят. Не напомните ли, кто сказал, что животным свойственно двигаться?
– Аристотель, – проворчал Данглар.
– А он ведь был древний ученый, нет?
– Греческий философ.
– И вы им восхищаетесь, так?
– При чем тут Аристотель?
– Он поделился бы с нами мудростью своей. Ничто никогда не стоит на месте. Шахматная доска Робеспьера при этом патологически неподвижна. Патологически, Данглар. Какая-нибудь из фигур рано или поздно сделает ход. И этот ход нельзя пропустить. Но пока еще слишком рано. Поэтому сейчас как раз удобный момент для отъезда. В любом случае у меня нет выбора.
– Почему?
– У меня чешется.
– Это Лусио сказал?
– Да.
– Вы забываете, комиссар, – с яростью проговорил Данглар, – что как раз на этой шахматной доске мы собираемся разыграть партию в понедельник, на очередном заседании Конвента. С целью выявить потомков казненного Демулена и палача Сансона.
– Так я буду там, Данглар, равно как и вы и все восемь человек, занятых слежкой. Вот почему я улечу только во вторник.
– У нас начнется восстание. Бунт.
– Возможно. Я поручаю вам усмирить их.
– Вот уж нет.
– Как хотите. В конце концов, за главного остаетесь вы.
Данглар, на грани нервного срыва, встал и вышел из-за стола.
– Он подождет нас в машине, – сказал Вейренк.
– Да. В выходные собери вещи. Теплую одежду, фляжку со спиртом, деньги, компас, навигатор.
– Вряд ли на теплом острове будет сеть.
– Вряд ли. Может, нас там задержит туман, а может, мы сдохнем от голода и холода. Ты умеешь ставить ловушки на тюленя?
– Нет.
– И я нет. Кого, по-твоему, нам следовало бы взять с собой?
Вейренк задумался на мгновение, катая по столу стакан.
– Ретанкур.
– Я тебе уже сказал, она против. А когда Виолетта против, ее сдвинуть труднее, чем фонарный столб. Что делать, справимся сами.
– Она поедет, – сказал Вейренк.