– Черт, – сказал Адамберг, бросив телефон на стол.
– Но тот полицейский говорит, что преступник толстый.
– Это человек из Общества, то есть он умеет преображаться. Если он кажется толстым, значит, на самом деле он худой. Шато худой.
– Но невысокий. А он сказал, что рост преступника метр восемьдесят.
– Или меньше.
– А зачем бы Шато стал рубить сук, на котором сидит, уничтожая членов собственного Общества?
– Робеспьер тоже уничтожал своих.
Прежде чем подняться к себе, Адамберг взглянул на экран мобильника. Бригадир Облат не терял времени даром: ему уже пришли снимки знака и места преступления. Он сел поудобнее и внимательно изучил фотографии. Кромс стоял у него за спиной.
– Ну что, едешь в Дижон? – спросил он.
Старший бригадир Облат встретил его на вокзале Валлон-де-Курсель и отвез в гараж Венсана Берье.
– Тут ничего не трогали? – спросил, войдя, Адамберг.
– Ничего, комиссар, из-за знака. Мы ждали вас.
– Почему, как вы думаете, убийца не повесил веревку по центру? Почему она висит сбоку?
Облат почесал загривок, нещадно стиснутый воротничком мундира.
– Наверное, ему помешали канистры.
– Наверное. Стул, на который заставили встать Берье, уж больно тяжелый. Пойдите послушайте снаружи.
Адамберг поднял стул и снова опрокинул его.
– Ну? Вы что-нибудь услышали?
– Да нет.
– Соседи могли бы услышать?
– Они слишком далеко, комиссар.
– Тогда почему он так быстро сбежал?
– Сорвался, другого объяснения у меня нет. Сами подумайте, четыре убийства, нервы ни к черту.
– Можно снять веревку?
– Она ваша, – сказал Облат, забираясь на стул.
Адамберг ощупал веревку, словно проверяя ее на прочность, провел рукой вдоль шершавых волокон, подергал петлю и вернул веревку бригадиру.
– Отвезете меня в больницу?
– Поехали. Увидите, этот парень не из болтливых.
– Нервы ни к черту, – сказал Адамберг.
– Он в шоке. По-моему, ему хочется все забыть. Известное дело.
Адамберг вошел в дижонскую больницу около половины второго, когда пациенты закончили обедать. В воздухе еще витали запахи капусты и телятины неопределенного возраста. Венсан Берье его не ждал и безучастно смотрел телевизор, лежа под капельницей с трубкой в трахее. Комиссар представился и спросил, как он себя чувствует. Плохо. Вот горло. Голоден. Устал. Нервы, потрясение.
– Я ненадолго, – сказал Адамберг. – Мы связываем ваш случай с четырьмя другими убийствами.
Берье вопросительно поднял брови.
– И вот почему. – Адамберг показал ему знак. – Он был нарисован на канистре в вашем гараже, как и рядом с другими жертвами. Вам знаком этот символ?
Берье несколько раз отрицательно мотнул головой.