— Что, так много наделал?
— Наделал. У них в экипаже был радист. В то время в городе дрожжей днем с огнем не сыскать было, вот он и привозил откуда-то с севера дрожжи. Какая бражка, самогон без этого продукта, да и хозяйкам в стряпне без него не обойтись. Кому-то это шибко не понравилось, сообщили куда надо, и к прилету самолета милиция в аэропорт пожаловала. Но Кешины друзья успели предупредить: так, мол, и так — встречают.
Они сели и порулили к вокзалу. Но по пути чуть в сторонку свернули, туда, где общественный сортир на восемь дыр стоял. Его еще до войны соорудили и считай, что с того времени не чистили. Кеша притормозил, прикрытый самолетом радист выскочил и выбросил дрожжи в этот самый сортир.
Я увидел, как учительница усмехнулась, затем сделала попытку поднять свой чемодан. Грузчик выказал неожиданную прыть, оборвав на полуслове свой рассказ, он перехватил у нее ручку чемодана и хотел одним махом забросить его в кузов. И неожиданно опустил чемодан на землю.
— Что там? — глухо спросил он.
— Книги, — виноватым голосом сообщила «парашютистка». — Я учительница.
— Слава богу, что не пианистка! Такие тяжести будете носить, перестанете рожать, — набрав в себя воздух, сказал грузчик и, как штангист перед снарядом, выдохнув, поднял чемодан в кузов. — Так вот, милиция обыскала самолет, — продолжал он с той же улыбкой, — но ничего не нашла. А тут, как назло, — жара, каждый день за тридцать, ну все и поплыло! Что было! Начальство стометровую санитарную зону вокруг аэропорта ввело. Потом бульдозерами яму сровняли и возвели нормальный толчок.
— Выходит, не было бы счастья?
У меня на языке вертелся вопрос, почему начальница смены грузового склада назвала Ватрушкина командиром сарая, но не решился, не та обстановка, чтобы заводить разговор на эту тему.
— А у нас все через задницу доходит, — философски подытожил грузчик и, присев на поддон, достал пачку папирос. Было видно — ликвидировать почтовый завал он не торопился.
Поблескивая своей кожаной курткой, подошел Ватрушкин, и мне показалось, что с его приходом в сумрачный темный склад заглянуло солнце, тут же откуда-то понабежали женщины, окружили моего командира, защебетали. Иннокентий Михайлович, как и подобает знатному жениху, начал их обнимать, впрочем, вскоре я убедился, что он ни на секунду не забывал целей своего визита на склад.
— Мои любимые и дорогие! — рассыпая синь своих глаз, с улыбкой говорил Ватрушкин. — Грех свой признаем, и за непредвиденную работу обязуемся привезти вам рыбки. И всего, что вы пожелаете.
— Мы многое чего можем пожелать! — смеялись женщины.