Ему мстили за то, что долгие годы он жил отшельником, предпочитая книги обществу людей.
У беглеца было имя Янек Стох, но в городе его чаще звали «Сократом». Он тоже был философом и с высоты своего ума бывало откровенно издевался над ничтожными житейскими заботами и интересами горожан, над их суевериями. Похоже, мудрец презирал большую часть рода человеческого за ограниченность духовных интересов, жадность, обжорство и прочие пороки. Сократ заведовал городским архивом, а в свободное время сидел в своём домике на городской окраине, и чем он там занимался, никто толком не знал. Это был этакий местный Диоген, изгой с переломанным хребтом. По слухам он с утра до ночи читал книги по философии, истории и другим наукам, и тратил на них львиную долю своего скудного жалованья. Чудак был главным покупателем в местном книжном магазинчике и постоянным посетителем городской библиотеки.
Накануне кто-то пустил слух, что видел Сократа, возвращающимся поздно вечером со стороны леса и будто выглядел он лишь наполовину человеком, а наполовину зверем. Другой свидетель, приказчик в лавке булочника, уверял, что ещё раньше, когда однажды Сократ зашёл купить свежей выпечки, якобы, увидал в зеркале, висящем в торговом зале, его подобие, облаченное в шерсть дикого зверя. Этих свидетельств оказалось достаточно, чтобы проклятому чернокнижнику приписали все нападения и убийства последнего времени. Он был странный отшельник, книжный червь. К тому же чужак, сын польского эмигранта, единственный католик в городе, то есть из тех, кого местные протестанты называли «проклятыми папистами». Идеальный козёл отпущения.
* * *
В отчаянии Сократ бросился к дверям церкви, одной рукой он зажимал рану на голове, из которой хлестала крови, а другой забарабанил в дверь. Через минуту молодчики с дубинками и цепями настигли его и окружили полукольцом.
— Ну что, проклятый колдун, здесь тебе не поможет твоя книжная наука! — объявили они архивариусу. — Молись своему дьяволу, сейчас мы раскроим тебе череп, потом забьём в твоё поганое сердце кол и закопаем подальше от города! Впрочем, ты можешь вымолить у нас более лёгкую смерть, мы слышали, что настоящему Сократу тоже позволили уйти безболезненно за то, что он покаялся за свои грехи.
Толстяк перестал колотиться в дверь, повернулся к своим мучителям, по очереди посмотрел им в лица, будто стараясь запомнить каждого, и тихо сказал:
— Вы тёмный народ, мне жаль вас. Впрочем, делайте своё дело. Мне не нужно вашей жалости и унижаться я не стану.
Затем Сократ опустился на колени и подставил голову. Разъярённые его презрением молодчики уже занесли над жертвой свои дубинки, когда двери церкви распахнулись и оттуда с возгласом негодования буквально вырвался пастор: