— Иди к черту, — вдруг сказал Сергей и сел на кровати. — Не хочешь оставаться — уходи. Чего ты ее мучаешь?
— Это я ее мучаю? Это она меня измучила, я ее любил…
— Иди к черту, — снова сказал Сергей, — если хочешь знать…
И вдруг дверь приоткрылась.
— Разве он понимает, что такое любовь? — Голос женщины звучал ясно и трезво. — Он понимает, как душу выматывать. А больше он ничего не понимает. Я его больше уговаривать не буду. И пусть он убирается. Слышишь? Убирайся. Но уж потом не приползай, не пущу. Ты мне душу выел, будь ты проклят. Я ни одной минуты на ребенка не порадовалась, идол ты, пила проклятая… Разве ты мужик? Баба, баба, вот ты кто! Твоя мать говорит — я шлюха. А моя мать говорит: все мужики — сволота. Вот чужой человек раз на тебя поглядел и тоже говорит, сволота ты и дом твой — сумасшедший.
* * *
Сергей лежал на верхней полке и, не слушая, слушал, о чем говорили внизу. За окном неспешно плыли облака, и он глядел на них не отрываясь, как вчера глядел на коричневую взбаламученную воду Сосьвы.
Вагонные спутники — народ разговорчивый и любопытный. Откуда едешь? Куда? Домой или в командировку? Женатый ты? Неужто холостой? Подумать! Такой из себя представительный — и неженатый?
Правда, женщина, которая сняла с него анкету, уже часа два как вышла, у нее билет был до Голой Рощи. Однако на смену ей явился шумный взлохмаченный подполковник.
Внизу было тесно. Высокий человек в потертом кожаном пальто, накинутом на плечи, примостился у окна и читал книгу, на той же скамейке сидела женщина в плюшевой жакетке на пуговках. Она все время вскакивала, чтоб посмотреть, куда девалась ее девчонка. Девчонке было лет пять, она бродила по вагону, смотрела, где играют в козла, где едят и пьют. Побродив, она возвращалась и подолгу пристально смотрела на подполковника. Сергей старался не видеть ее: она чем-то напоминала Машу. А может, это только так ему показалось.
Ближе к проходу, на самом краешке, сидела девушка, крепко обняв туго набитый мешок. На другой скамейке безраздельно царил подполковник. Не то чтобы он кого-нибудь выгнал или потеснил. Он просто занял скамейку собой, своим чемоданом, своим ящиком, своим разговором. Он говорил про все сразу. Вот ввели опять совместное обучение — он этого не одобрял:
— Мальчики — это одно, а девочки, что ни говори, совсем другое.
Он высказался насчет семьи и брака:
— Какую нынче моду завели: разлюбил, разводись. Это что ж такое будет? Нет, у нас в роду другой порядок: не разводиться. Какая бы тебе идиотка ни попалась, все одно: терпи.
Он узнал, что женщина с девочкой едет погостить к свекрови. Едет и побаивается: