Двойные двери остеклены и забраны решеткой. Я прикладываю ладони ко лбу и сквозь пыльное стекло всматриваюсь в вестибюль. У моих ног слякоть и щебень превратили мостовую в загородную дорогу, запах свежевырытой земли служит приправой к холодному дождю. Я чувствую себя гостем, который после долгого перерыва вернулся на сцену своей прошлой жизни. Открываю дверь и проделываю полпути до лестницы, когда слышу знакомый щелчок замка. Но если прежде консьержка непременно покидала свою берлогу, чтобы завязать со мной разговор, то теперь она держится на отдалении, смотрит на меня в щель приоткрытой двери. Я делаю вид, что не замечаю этого, и поднимаюсь по лестнице с чемоданом на четвертый этаж. Никаких следов взлома на площадке я не замечаю: вероятно, она дала им ключ.
Я открываю дверь и сразу же вижу, как тщательно они обыскивали квартиру. Я потрясен. Ковер свернут. Все книги сняты с полок, вытрясены и поставлены назад как попало, на полу валяются закладки. Шкатулка, в которой я держу старые письма, взломана и стоит пустая. Ящики секретера тоже взломаны. Даже мои ноты убраны с рояльного табурета – их просматривали, не найдется ли что-нибудь среди страниц. Крышка пианино снята и стоит у стены. Я включаю настольную лампу, подбираю фотографию матери, упавшую на пол, – стекло треснуло. Я вдруг представляю себе, как Анри стоит на этом самом месте – полковник Анри: теперь нужно привыкать – и облизывает свои неуклюжие пальцы мясника, перекладывает мои письма, читает вслух дорогие моему сердцу слова людям из уголовной полиции.
Эта картинка для меня невыносима.
Из второй комнаты доносится слабый звук – треск, вздох, стон. Я медленно достаю револьвер, делаю несколько шагов по голому полу и осторожно толкаю дверь. Свернувшись, глядя на меня распухшими от слез глазами, не сняв пальто, растрепанная, с бледным лицом и синяками под глазами, словно после обморока или несчастного случая, на кровати лежит Полин.
– Они сказали Филиппу, – говорит она.
Полин провела здесь всю ночь. Прочла в газетах, что меня привезли в Париж, поэтому она пришла в полночь, рассчитывая увидеть меня здесь. Осталась, ждала. Не знала, куда еще ей пойти.
Я встаю на колени перед кроватью, беру ее руку:
– Что именно случилось?
– Филипп вышвырнул меня. Он не позволяет мне видеть девочек.
Я сжимаю ее пальцы, на миг теряя дар речи.
– Ты спала?
– Нет.
– Сними хотя бы пальто, моя дорогая.
Я поднимаюсь и осторожно прохожу по разгромленной гостиной. На кухне разогреваю воду в кастрюле на газовой горелке, готовлю напиток из коньяка, горячей воды и меда, пытаясь тем временем оценить, что же происходит. Их методы ошеломляют меня – жестокость, скорость. Когда я приношу Полин стакан, она разделась до комбинации и теперь сидит на кровати, опершись на подушки и натянув простыню до шеи. Она настороженно смотрит на меня.