– Господа, – саркастически говорю я, – я все же полагаю, что вы были в Швейцарии?
Два офицера отдают честь – Лот, заметно нервничая, как мне кажется, но Анри с невозмутимостью, которая граничит с дерзостью.
– Извините, полковник. Мы заскочили домой переодеться.
– А как прошла ваша поездка?
– Я бы сказал, что она обернулась потерей времени и денег. Вы согласны, Лот?
– К сожалению, результаты разочаровывают.
– Новость неприятная. – Я перевожу взгляд с одного на другого. – Заходите и расскажите мне, что случилось.
Я сажусь за стол, складываю руки и слушаю их рассказ. Говорит в основном Анри. Судя по его словам, он и Лот прямо с вокзала отправились в отель, там позавтракали, поднялись в номер, где ждали до половины десятого, когда инспектор Вюлекар привел Куэрса.
– Он с самого начала был такой дерганый – нервничал, не мог сидеть спокойно. Все подходил к окну, смотрел на большую площадь перед вокзалом. Главным образом он хотел говорить о себе – можем ли мы гарантировать, что немцам никогда не станет известно о его работе на нас?
– А что он рассказал вам про немецкого агента?
– Всего понемногу. Он помнит, что лично видел четыре документа, пришедшие от Шварцкоппена, – один об орудии, другой о винтовке. Потом было что-то о планировке военного лагеря в Туле и укреплениях в Нанси.
– И что это было – написанные от руки документы?
– Да.
– По-французски?
– По-французски.
– Но он не знает имени агента и не имеет никаких других сведений о нем?
– Нет. Только то, что немецкий Генштаб решил не доверять этому агенту и приказал разорвать с ним отношения. Кто бы он ни был, никакой важной роли он никогда не играл, а теперь вообще прекратил действовать.
– Вы говорили по-французски или по-немецки? – обращаюсь я к Лоту.
Тот краснеет.
– Сначала утром по-французски, а днем перешли на немецкий.
– Я вас просил говорить с ним по-немецки.
– При всем уважении, полковник, – вставляет Анри, – в моей поездке не было особого смысла, если бы я не воспользовался возможностью поговорить с Куэрсом. Я беру на себя ответственность за это. Я говорил с ним около трех часов, потом уступил место капитану Лоту.
– А сколько вы с ним говорили по-немецки, Лот?
– Еще шесть часов, полковник.
– И он сказал что-нибудь интересное?
Лот выдерживает мой взгляд.
– Нет. Мы ходили и ходили кругами. В шесть часов он ушел, чтобы успеть на вечерний поезд в Берлин.
– Он ушел в шесть? – Я не могу сдержать раздражение. – Господа, для меня это лишено смысла. Зачем человек будет рисковать – ехать за семьсот километров в город за рубежом для встречи с офицерами разведки иностранной державы, чтобы почти ничего не сказать? Даже более того: сказать меньше, чем он уже сказал нам в Берлине?