— Да как же… — беспомощно залепетал Митька, едва сдерживая слезы. — Я ж на благо отделения трудился… За что ж меня, молодого, да под венец?! Это ж… так ведь на всю жизнь, мама родная! Я ить… намекнул только… самую чуточку, для поддержания разговору… За что жените, батюшка сыскной воевода?! За что счастья лишаете?!
— Пойдем, голубь ты наш сизокрылый, кот блудливый, бычок шкодливый, — ласково позвала Яга, указуя на пять тыкв, терпеливо ожидающих в углу. — Ну-кась, перекати-ка их ко мне в комнатку, да и сам туда иди. Смотри, веди себя смирненько! Будешь двери ломать али в окна лезть — как есть в лапоть превращу! Иди, иди, впредь дураку наука будет…
Он шел, как идут на эшафот, под тяжестью неопровержимых улик, навстречу верной смерти, с гордой головой и хлюпающим носом! Баба Яга проследила поштучный перенос овощей, закрыла за всеми дверь и, шепча под нос, произнесла заклинание. Комната тут же огласилась приглушенными воплями, звуками ударов, женским визгом и площадной руганью…
— Не слишком сурово мы с ним?
— Ничего, Никитушка, пущай от души семейной жизни нахлебается… Вдругорядь будет знать, как девиц обманывать! Вот ужо они ему там…
— Батюшка сыскной воевода! — перебивая нас, два охранных стрельца сунулись в горницу. — Враги к вам, по делу!
— Ка-какие враги?! — аж поперхнулся я, врагов мне только тут не хватало…
— Вестимо какие, противумилицейские! Дьяк Филимон с охраною, — стрельцы многозначительно подмигнули. Я кивнул. Бабуля заняла прежнее место у печки.
Через минуту в помещение развязно ввалился самый скандальный дьяк думского приказа, Груздев Филимон Митрофанович, в сопровождении четырех громил в доспехах.
— А-а… вот ты где прячешься-скрываешься, лентяй участковый?! Ну что, кончилось твое времечко — мое настало! Вот ужо и посчитаемся за правду-матушку, за грехи твои тяжкие, за обманы бесстыдные… За все про все ответ держать будешь! И встать, мошенник, когда с тобой сам я говорить изволю!!!
Я дал ему выкричаться и повернулся к хозяйке. Баба Яга, не поднимая глаз, что-то буркнула неразборчивое, но действенное — дьякова охрана застыла массивными манекенами. Наглец беспомощно оглянулся, но, видимо, короткая власть все же успела ударить ему в голову, остановиться он не сумел:
— Вались на колени, плут, и кайся при всех в своих злодеяниях! Я-то тебе все припомню — и как били меня, и голодом морили, и в порубе держали, и пыткам подвергали не по-христиански… Мне сам царь-государь на твою управу права дал! Что брови-то хмуришь, запугать думаешь?! Так не боюсь я тебя, поскольку моя власть, моя и сила!