— Ты пока не продажница, — Уэспер выпрямился и, взяв с края ямы бидон, сделал несколько глотков. — К тому же, я частенько разговаривал с продажницами.
— А со мной не хочешь?
— А чего с тобой говорить?
— Ну да, конечно, чего с дурной говорить, — она прикусила губу. — Он тебе сказал, что госпожу Ги я убила, да?
Уэспер согнулся и продолжил копать.
— А на самом деле — она всё знала. Она мне в первый же день сказала, что я её отравлю. И когда я ей отвар этот подавала, знала. И потом знала. Сказала, что я её сама похоронить должна и никому не говорить где, тогда сила её вся ко мне перейдёт. А что говорить, если все и так знают, где она лежит? Я и яму-то прикрыть пыталась, и хоронила ночью — всё равно прознали. Так что и сил у меня теперь нету никаких.
— А с храмом что не так? Тоже кого отравила?
— Сам ты отравил, — она бухнулась на край ямы и стала болтать ногами. — Я им стирала, готовила. Мать Черья меня что только делать не заставляла — всё делала. А ей всё мало. Вымету двор, так она опять мести заставит, потому что какую соринку приметит. Слеплю свечи — так она их опять в комок сожмёт, потому что вроде неровные, хотя сама слепая совсем, так мне опять всё переделывать. Я терпела, терпела, а потом и не выдержала. Это зимой было, она меня на реку бельё стирать отправила. Ну я и отстирала. Пришла, на верёвку, значит, развешиваю, и та вдруг такая: «Перемывай, а то оно грязное»! А какое оно грязное, когда оно чистое? Я ей так и говорю, чистое оно, а ты слепая совсем, вот и не видишь. А она говорит, мол, послушания у меня нет. А я ей — что у неё, кроме этого послушания, и нет ничего, а бельё чистое, кого хошь спроси, а ты слепая. А она тогда бельё-то с верёвки хвать и в грязь под ногами прямо, там, где натоптано побольше — и ногами сверху. Перемывай, говорит, а сама в келью затопала, в тепло. Ну тут меня и понесло, — она вдруг захихикала. — Беру, значит, бельё всё, грязь даже не стрясла, зашла в храм, воды набрала — и давай его стирать!
— Где стирать? — выпрямился Уэспер, разглядывая улыбающуюся во весь рот Эйси. — Где там вообще стирать-то?
— Где-где, — Эйси отвернулась и, сдерживая смех, стала накручивать волосы на палец. — В купели, где…
Уэспер попытался что-то выговорить, но, не выдержав, расхохотался. Эйси тоже засмеялась, но вдруг осеклась, нахмурилась и замолчала.
— Только не смешно это. На храм-то последняя надежда была. А так, хоть отец и заплатил, но меня всё равно высекли. На площади. И в храм меня больше не пускают. Кто такую возьмёт? Даже свадьбу нормально не сыграешь. А потом эта, — она мотнула головой в сторону дома, — замуж собралась, пока я ещё в девках. А значит, я по весне с Весёлым Караваном отправлюсь. Отец меня кому только ни подсовывал, всё без толку — даже тан Меркут отказался, а ведь он даже старше отца… и толще. Думаешь, чего я в солдат камнями-то кидалась? Как подумаю, что мне потом всю жизнь их обслуживать… — Она вдруг уставилась на Уэспера. — А ты ведь солдат, да?