В гостиной наступило молчание. Особой гордости Мегрэ не испытывал.
— Через несколько месяцев, когда все забудется, я подам в отставку и вернусь в Ла-Рош-Сюр-Йон, — пробормотал Пуан.
— Правда? — воскликнула его жена.
— Клянусь.
И уже ни о чем другом не думая, г-жа Пуан тихо радовалась: муж для нее был дороже всего на свете.
— Я могу позвонить Алену? — спросила Анн-Мари.
— А не поздно? — усомнилась г-жа Пуан.
— Тебе не кажется, что новость стоит того, чтобы его разбудить?
— Если ты так считаешь…
Она, очевидно, не могла еще осознать все до конца.
— Не выпьете чего-нибудь? — тихо спросил Пуан, неуверенно взглянув на Мегрэ.
Их взгляды встретились. Снова у комиссара возникло ощущение, что они с Пуаном похожи, как братья. У обоих был одинаково грустный и застывший взгляд, одинаково опущены плечи.
Стакан вина был только поводом, чтобы посидеть минутку друг против друга. Анн-Мари говорила по телефону:
— Да… Все кончено… Сообщать об этом еще рано… Надо, чтобы папа сам преподнес им этот сюрприз с трибуны…
Что могли сказать друг другу Мегрэ и Пуан?
— Ваше здоровье!
— Ваше, господин министр!
Госпожа Пуан вышла из комнаты. Анн-Мари вскоре последовала за ней.
— Пойду спать, — пробормотал Мегрэ, поднимаясь. — А вам это еще нужнее, чем мне.
Пуан как-то неловко протянул Мегрэ руку, словно это был не обычный, банальный, жест, а проявление чувства, которого он стеснялся.
— Спасибо, Мегрэ.
— Я сделал все, что мог.
— Да...
Они направились к двери.
— Знаете, я тоже отказался пожать ему руку…
И уже на пороге, прежде чем повернуться к Пуану спиной, Мегрэ добавил:
— И все-таки когда-нибудь он свернет себе шею.