Геннадий растерянно уставился на меня:
— А он был у меня? Правда, мать когда-то говорила, что он мерзкий, что она запрещает мне даже думать о нём.
— Мы найдём его. Пройдёт полгода, ты поступишь учиться. Сможешь жить в общежитии.
Муж ходил по дому, и шаги его были жёсткие — недовольные.
— Иди, Гена, иди, пожалуйста.
Я превращалась на глазах Гены в вечернюю, примужнюю, и он удивлённо, в третий раз за вечер, спросил:
— Что с вами?
Открыв Геннадию дверь, провожая его взглядом, я увидела Рыжика, взбирающегося по лестнице.
— Мама! — Она, не заметив Геннадия, перескочив верхние ступеньки длинными ножками, ткнулась в меня мокрой рожицей, а в волосах снег ещё не растаял. — Ты только не расстраивайся, мамочка, я получила двойку.
* * *
Ирина побежала искать Дашу сразу после собрания — не нашла. Не было её дома и в пол-одиннадцатого вечера. И на другой день Даша не пришла в школу, а телефон не отвечал.
Что с ней случилось? Ну поспорили, и ладно. Конечно, Глеб переборщил. Ушла Дашка, он тут же стих, согласился на всё, что они задумали. Чего она-то взъелась?! Будет вечер! Ещё какой!
Обежала всю школу, сунулась во все потаённые места. Нет Даши. Может, в «Москве» ест мороженое? Нету.
Вдруг под машину попала? Или застряла в лифте?
Снова Ирина крутит телефонный диск.
И вдруг вспомнила. Да она в кафе! Не раз вместе прятались там от холода и ледяного ветра. Крохотное, на несколько столиков, в самом центре Москвы — очень уютное кафе.
Конечно, там. Ирина вскочила в троллейбус.
Убегала дорога, убегали дома, пешеходы — Ирина стояла у заднего стекла, смотрела, как тает зима, растекается грязь под ногами людей и колесами машин, слепит в глаза солнцем.
Без Даши пусто. Пусть себе вдут уроки.
Как весело бегут назад деревья и дома!
Слетев с подножки, почти сразу очутилась у тугой дубовой двери, потянула на себя.
В кафе всего-то человек пять. И Даша. Пишет что-то.
Ирина подошла к столику, резко двинула стулом, уселась напротив.
Даша продолжала писать.
Кашлянула.
Даша не услышала.
Положила руку на исписанный лист.
Даша подняла лицо — углами встали брови, глаза темнели чужим цветом, губы узкие — плотно сжаты.
— Ты? — Даша не удивилась — расстроилась. — Что тебе?
— Дашенька, — Ирина вся горела от нежности, — я решила с тобой в архитектурный. Знаешь, все согласны! Как ты ушла, Глеб такое, такое напридумывал. Такие стихи читал… — Ирина осеклась и повернулась туда, куда смотрела Даша.
В тёмном углу, куда едва проникал свет из окна, сидел старик. Старик как старик. Ну, может, брови слишком густы, ну, может, глаза похожи на пуделиные — блестящие пуговицы. А так старик как старик.