Глеб, услышав ругательство, брезгливо сморщился.
— Она ненормальная! — сказал о девочке. — У неё дегенеративное лицо!
Прямо на наших глазах сбили с ног маленького мальчика и стали бить его. Шевелился, дёргался, вздрагивал клубок из тел. Отчаянно кричал ребёнок.
И я снова, как когда-то давно, оглохнув, ослепнув, вытянув руки, кинулась на этот крик. Но добежать мне не дали, преградили путь, отодвинули в безопасность — вместо меня раскидывала ребят Даша. Не прошло и секунды, как её сбили с ног. Не помня себя, под аккомпанемент истошного крика Глеба «Даша!» я заколотила по спинам, головам, худым, вертящимся под моими руками задам. Что-то я кричала, со злобой, захлестнувшей меня, придавшей мне силы, кричала и отшвыривала подростков от Даши и стонущего ребёнка, забыв, что эти жестокие, беспощадные подростки тоже дети, которых надо спасать.
Меня толкнули… И тут же надо мной склонился долговязый, с острым носом. Больно дёрнув за руку, он поставил меня на землю.
— Ещё хочешь? Мы, дамочка, бесплатно.
Поднявшись, я снова очутилась в месиве.
— Даша! — дико кричала я.
Меня оттягивал Глеб.
— Даша! Даша!
Больно рвал плечо Долговязый. Кричал, требовал:
— Убирайся!
Глеб плакал, тащил меня от Долговязого.
— Они убьют вас, уйдём! — Но вдруг, неожиданно, размахнулся и ударил Долговязого в острый клюв. Хлынула кровь. — Даша! — истошно закричал Глеб.
Свободная от Долговязого, я снова забарабанила по спинам и головам. И Глеб неумело и, наверно, небольно бил теперь по всему, что попадалось ему под руку.
Долговязый поволок меня прочь…
— Ваня! — позвала я.
— Я здесь! — вырвался прямо из месива голос.
Вывернув шею, успела увидеть его круглое, доброе, щербато улыбающееся лицо.
Когда очнулась, пустынно и тихо было кругом. Издалека смотрела на меня Даша. Она была без очков, и огромные круги её глаз расплывались передо мной. Лицо в синих подтёках, опухшее.
— Скотина! — кричал Ваня. — Это у неё я учился. Я же говорил. Скотина. — Долговязый, весь в крови, виновато топтался перед Иваном, который, стоя на коленях, снегом тёр мне лоб.
Я поднялась, с опаской сделала шаг к Даше, ещё шаг, наконец добрела до неё, притянула к себе. Господи, что же это? Зачем я это устроила?
Иван подал мне портфель. Он был высок и широкоплеч, а лицо — детское.
Он ушёл от меня на улицу, к Долговязому, к другим, таким же.
— Ты так и не бросил их? — спросила я тихо.
Как я верила, в последний раз расставаясь с ним, что он сумеет всё-таки порвать со шпаной!
Даша присела на корточки. Тогда и я, только теперь, увидела неподвижного на грязном снегу, скрюченного мальчишку.